— Опасно. Испробуем еще один способ.
— Именно?
— Пропаганду. Отпечатаем на японском языке листовки и распространим их среди японских солдат. Авось разложим — поторопятся уйти.
Штерн недоверчиво улыбается:
— Сомнительно. Разложить листовками японскую армию… Гм! Из камней сметану жать — толку больше.
— Попытаемся.
Кушков взял карандаш.
— Я думаю пустить это под лозунгом: «Весь рис в руки трудящихся». Вот…
И он крупно вывел наверху страницы:
БРАТЬЯ, ЯПОНСКИЕ СОЛДАТЫ!
Хмурый мартовский вечер, упершись ногами в восточный край небосвода, старательно давит и сталкивает за горизонт тусклую розовую полоску.
Еще полчаса… час… Темно.
Только снег, уже тронутый, сереет побуревшей ноздреватой глыбой.
Скоро Спасск.
Железное тело броневика, слегка вздрагивая, режет воздух.
Веником искр хлещет паровоз в застывшее пузо молчаливой ночи.
Скоро Спасск.
В служебном вагоне, прицепленном к броневику, горит свеча.
Командир броневика Иван Шевченко и Дербенев усердно возятся с какими-то тюками.
— Я думаю, этой пачки для Спасска хватит?
— Эге! Клади сюда.
— Ладно. А этот тюк на Имане оставим… Им тоже немного надо. Остальное в Хабаровск.
— Добре.
Угугугуууууу! — кричит паровоз.
Дербенев подходит к окну.
— Спасск, брат… приехали…
— Эге. Увязывай.
Перрон вокзала ярко освещен электрическими фонарями.
А впереди, на сотню саженей, на третьем пути, за составами двух эшелонов — темно.
Неподвижный, молчаливый, черный стоит броневик.
Штаб спасского гарнизона принимает от Шевченко груз.
— Мдаааа! — тянет начгар Тимофеев. — Дело хорошее… Только будет ли польза?
— Отчего же нет?
— Да так… думается… Впустую это… Листовки эти японцам на завертки пойдут.
— А вот, попытайтесь.
— Попытаемся… что ж… Може и выйдет.
— Давайте попробуем сейчас, — предлагает Дербенев. — Иван! Бери пачку. Пойдем.
— Да ну! — отмахивается Шевченко. — Где сейчас?.. Кому?
— Как кому? Вон эшелон рядом стоит… Авось выйдет какой-нибудь япош. Пойдем. Да стойте, стойте! Куда вы все-то? Пожалуй еще испугаете. Подождите здесь… Вернемся — расскажем.
Шевченко берет пачку листовок.
Дербенев в ажитации потирает руки.
Выходят.
За броневиком на четвертом пути — японский эшелон. Спит.
Дербенев и Шевченко пытливо вглядываются в темноту.
Никого. Даже часовой куда-то запрятался…
Но вот в конце эшелона кто-то показался. Приближается.
В волнении ждут. Слышен японский разговор. Двое.
— Ага!.. Идем.
Дербенев тянет Шевченко за рукав.
— Аната![3]
Японцы останавливаются.
— Аната! Возьми.
Шевченко тянет японцам листовку.
