— Ерунда! Хуже не будет — одна сволочь… — свирепеет Кушков.
Они поднялись. Паркет блестит. Из зала доносится звон шпор, разноязычная речь. Запах сигарного дыма.
Гревс — типичный американец, сухощавый, высокий, с мягкой улыбкой выхоленных, хорошо пробритых губ — стоит над столом. Он говорит:
— …Интересы Америки, всегда демократичной и справедливой, диктуют нам…
Кивок головой в сторону русской делегации.
— … мирная жизнь на Дальнем Востоке налаживается. Русская власть укрепляется, и Америка находит своевременным увести свои войска, которые были в России для помощи и охраны интересов русского народа…
Кивок в сторону японцев.
— …Но русские могут не беспокоиться: здесь им в помощь пока еще остаются доблестные войска императорской Японии…
Таро щурит глаза, думает: «Ишь куда гнет… вот если бы здесь был генерал…».
— И еще… — продолжает Гревс уже совсем нежно и мягко, — я должен сказать в заключение, что, к сожалению, есть в России группы, которые будут очень рады…
Кушков толкает Валентинова в бок. Шепчет:
— Чуешь — на нас намекает. Он прав — конечно, рады…
— …рады и довольны, я говорю… Но, — продолжает Гревс, — они, может быть, и когда-нибудь нас, истинных демократов, вспомнят и пожалеют, что мы, возможно, еще и несколько рано уходим с Дальнего Востока…
— Куда это он гнет?.. — Валентинов шепчет Кушкову.
— Слышите… Я вам говорил… — бормочет Медведев. — Они знают, что с их уходом руки японцев будут развязаны…
— Мы! мы, — Гревс выпрямляется, становясь в патетическую позу: — мы, истинные демократы и друзья русского народа, желаем, уходя отсюда, только одного — пусть и другие нации будут такие же бескорыстные…
— Не удалось с помощью Колчака пограбить, так теперь бескорыстные… — ехидно вставляет Кушков.
И когда были исчерпаны все аргументы американского благородства и бескорыстия, Гревс кончил.
После него говорили «все нации», и все нации врали безбожно и по-разному. Все это отлично понимали, но были чрезвычайно довольны друг другом.
Последними говорили большевики. Они были кратки, — народ занятой, — и их речи можно резюмировать так:
«Скатертью дорога вам всем, господа интервенты…».
Японцы поняли лучше всех — они переглянулись между собой. Полковник поправил очки и очень почтительно поклонился земцу Медведеву. Остальные японцы отвернулись: они не проходили европейской шлифовки, какую прошел Таро. Они были просто самураи. Один из них злобно пробормотал в сторону Кушкова:
— У-у! Бурсуика, бурсуика!.. — и рука его крепко сжала убранный драгоценными камнями эфес короткой, прямой, острой шпаги.
