Улица от монастырских ворот шла по высокой насыпи, пересекавшей глубокую долину между центром города и зареченским посадом. Справа мерцали желтые огоньки северного Заречья. Над россыпью рассеянных в темноте огоньков полыхали большие костры в окнах земской больницы. Даша приложила к лицу ладонь козырьком.
— Ох, мало я, Сима, ругала «порючика» Орлова.
— За что? — оглянулся на нее Северьянов.
Даша рассказала, как в присутствии Баринова, Нила, ее и Симы поручик Орлов передал Салынскому резолюцию красноборских учителей и потребовал немедленно убрать Северьянова из школы.
— Я объявила, что на собрании присутствовала лишь половина учителей волости и что резолюция принята большинством в один голос. Орлов полез на стену, ну и я сорвалась… Целый час потом заседал президиум управы. Приняли предложение Баринова послать в нашу волость комиссию.
— Почему вы мне раньше не сказали об этом? Я бы свел вас в чайную…
— Мы эти слова ваши запомним, — улыбнулась Даша, — а когда с вами опять будем здесь, напомним.
На выезде из города Даша наклонилась к Семену Матвеевичу:
— Вы от Копани меня до Высокого Борка, а Симу до Березок подвезете?
Приятель Северьянова ответил хриплым шумом трубки. Потом вынул ее не спеша изо рта, снял шапку, положил себе на колени, почесал затылок и, поблескивая сократовской лысиной, обратил, наконец, лицо к учительнице:
— Тело довезу, а за душу не ручаюсь.
«Какой он страшный! — вздрогнула Гаевская. — С таким одна ни за что на свете не поехала бы!»
— Вы шутник! — весело засмеялась Даша. — Довезите наши тела, а души как-нибудь на крылышках сами долетят. У вас такая хорошая лошадка, резвая, осанистая.
— Без осанки конь — корова! — Семен Матвеевич тряхнул вожжами. Телега закачалась. Огни в укутанных сумерками деревянных домишках побежали назад еще быстрее.
— Вы нас не обернете? — спросила Гаевская, когда левые колеса телеги, казалось, завертелись в воздухе.
— Не беспокойтесь, барышня, я девятипудовых барынь возил, ничего не случалось.
Из открытого настежь окна под занавеской плыли бархатные звуки старинного вальса. Грустно настроенный баянист играл «Березку». Даша тихо сказала Гаевской;
— Настя Кротова замуж выходит. Весь август бесилась: каждый день вечеринки.
Впереди по синему звездному небу над большаком промчался метеор. Семен Матвеевич задумчиво всмотрелся в его постепенно гаснувший голубой след.
— Звезда упала, ветер поднимется.
Через минуту телега, щелкая ступицами колес, мягко катилась по хорошо укатанному большаку. Учительницы молчали, вслушиваясь в чуткую тишину ночи. Город тихо засыпал, прикрытый трепетавшим заревом отраженных в небе огней. Северьянову хотелось обратить внимание учительниц на красоту безлунной звездной ночи, но он не находил слов, которые бы передали всю полноту его чувства. Вслушиваясь в живой легкий говорок девушек, он с жгучей болью ощутил их превосходство над собой и отчужденность. Учительницы говорили о каких-то пустяках, связанных с ухаживанием какого-то сорокалетнего машиниста за двадцатилетней Настей Кротовой. Северьянов видел, как иногда со скрытой завистью загорались глаза Даши, особенно, когда она начинала говорить порывистым шепотом.
