— Не с того краю ковригу начинаешь резать, — процедил сквозь зубы Северьянов.
Артем, лежа на спине, простонал:
— Правду говорят, что смелый долго не думает. Так и убить человека можно.
— Попробуй еще схитрить — костей твоих ворон не соберет.
— Браток, — сказал тихо Артем, когда Северьянов помог ему сесть, — я ведь пошутить хотел, спытать, что за человек меня настиг. Небось тоже, как и я, дезертир и насквозь ранетый?
— Ты один промышляешь тут? — отклонил вопрос Артема Северьянов.
— Закурить можно? — уклонился Артем.
— Кури, — Северьянов сказал это так, как будто желанию дезертира он не придавал никакого значения, а сам косящим взглядом следил за каждым его движением. Артем достал кисет, распустил его, вынул кресало. Северьянов выбил из рук дезертира кресало. Артем молча поднял его, вздохнул и нехотя сунул кисет в карман.
— Ты, браток, часом, не большевик?
— Зубы мне не заговаривай. Один орудуешь или с бандой?
Дезертир продолжал свое:
— Напоминаешь мне нашего взводного, тоже вот такой: долго не думал, отчаянная башка. А в революции большевиком оказался.
— Ты мне, Артем, петли не закидывай. Сколько в твоей банде человек и долго ли намерен по кустам шляться?
— Кабы можно было домой, разве я тут валандался бы? Мы, впрочем, никакого насилия. Продукты берем на прокормление, ну, ежели состоятельный, — деньжонки для нашей общей кассы. Иной день куска хлеба не добудешь, отощал народ, но безобразий не делаем. Тут, днями, появились, которые без разбору, а мы по совести — только на прокорм.
— А все-таки сколько же вас?
— Со мной четверо.
— Дома бываете?
— Редко. Ночью коли. У нас тут по помещикам черкесов нагнали тьму. А в иных имениях есть и казачишки. Председатель земской управы Салынский, говорят, приказ дал: ловить, которые, вроде меня, войны не хотят, и расстреливать на месте, как немецких шпионов. — Артем подумал и добавил: — И расстреливают, сволочи, не по-русски: сперва тебя всего кинжалом исполосуют — курице негде клюнуть. Потом к колу привяжут и вроде как в мишень стреляют, сколько им вздумается… И что б не сразу, не наповал.
— Много расстреляли?
— В наших Блинных Кучах — двоих. Стояли привязанные к кольям, пока вороны не расклевали мясо до костей…
Несколько мгновений длилось тяжкое молчание. Со стороны города слышалось погромыхивание телеги и песня. Пел пьяный, вихляющий голос. Северьянов закинул ремень винтовки через плечо.
— Что же мы с тобой дальше будем делать?
— Я собирался к своей бабе. Пойдем, гостем будешь.
