Они садятся в фургон, который Лавиния, очевидно, сможет повести («Как-то летом я Ньюпорте научилась водить машину. Почтовый ящик снесла»), где лежит одна-единственная коробка с бесполезной дрянью, которую Луиза все равно планировала выбросить.
Вон он, на углу.
У него синяк под глазом. И разбитая губа.
Он замечает ее. Поднимает глаза.
– Что такое?
– Ничего, – отвечает Луиза. – Рули дальше.
– У тебя видок, словно ты узрела…
– Поехали!
Лицо Лавинии медленно расплывается в какой-то странной улыбке.
– Это не…
– Прошу тебя, Лавиния.
Ей просто хочется ехать. Ей просто хочется больше никогда не видеть эту улицу, эту квартиру и все эти забегаловки с их сигаретным дымом, висячими цветниками из роз и однообразными рядами упаковок просроченных готовых блюд для микроволновок.
Лавиния останавливает фургон.
Водит она просто ужасно, и Луизу бросает вперед с такой силой, что желчь взлетает к самому горлу.
– Да как он смеет? – возмущается Лавиния. – Как он, блин, смеет?
– Я просто хочу…
Лавиния уже вылезает из фургона.
– Эй!
И бросает ему прямо в лицо:
– Эй! Ты!
– Что вам…
– Ты… ты… катастрофа ты ходячая!
Луиза задыхается.
Она сидит, притянутая ремнем к пассажирскому креслу, и знает, что ей надо бы встать, что-то сделать, что-то сказать, все это прекратить, но у нее так колотится сердце, что она не может это прекратить. А Лавиния выглядит так смешно в своих кремовых брюках палаццо, которые уже посерели (Господи, на улице лишь апрель), с опоясанным шарфом головой, кричащая на мужчину с синяком под глазом и разбитой верхней губой.
Вот что смешно: у него такой растерянный вид.
Луизе его почти жаль.
– Дамочка, я не знаю, что вам…
– Тебя нужно… расчленить и четвертовать. Тебя повесить надо!
Он испуганно смотрит на Лавинию.
Конечно же, Лавиния все это не всерьез. Лавиния не живет в реальном мире, в мире, где белая женщина говорит белому мужчине, что его надо повесить, и это означает вовсе не то, что означает в мире Лавинии, где мужчины все еще дуэлируют на мушкетах или на шпагах и раскланиваются друг с другом по утрам – и Луиза это знает. Лавинии даже в голову не приходит – даже сейчас, когда она глядит на его так, словно ударила его, – что она наделала, а Луиза только и думать может, что блин, блин, а потом выскакивает из фургона. Потом так сильно хватает Лавинию за руку, что та вскрикивает, а она кричит: «Поехали!» и едва не швыряет ее на пассажирское место. Выхватывает ключи и топит педаль газа в пол, поскольку, видит бог, водитель из Лавинии никакой, визжат шины, и они долетают до самого Парк-Слоупа, прежде чем кто-то что-то говорит.
