Львов вместе со всей Украиной мог быть отнесен к западному миру весьма условно, это было глухо провинциальное захолустье, пережитки советского прошлого встречались на каждом шагу, в семье, в силу её этнического происхождения, к хохлам относились не столько пренебрежительно, сколь насмешливо.
«Честно говоря, — обычно повторял Янковский старший, выпив лишнего, — я бы предпочёл, что этот город снова назывался Лемберг, а в мэрии сидели австрийцы, а не чубатые ребята в косоворотках. Порядка точно было бы больше». «Хотя мне наплевать, — добавлял он, протрезвев. — Хохлы так хохлы, главное, чтобы квартплату не повышали».
К моменту описываемых событий Мирославу исполнилось восемнадцать лет, он окончил городскую общедоступную гимназию и пребывал в размышлениях о будущем жизненном пути. В гимназии у него было два любимых предмета — английский язык и карате. Английский, потому что интернет и телевидение ежечасно твердили, что без знания этого языка невозможно добиться никакой, самой ничтожной карьеры. То же, пусть и с меньшей уверенностью, утверждали родители. А карате сделало его выносливым и сильным.
Он был здоровенный детина, Мирослав Янковский, под метр девяносто, мощные плечи, широкие как грабли запястья, толстая как у ломового мерина жопа на крепких чуть кривоватых ногах, и не так глуп, как могло показаться на первый взгляд. Он не был умён, скорей, хитёр, отлично считал гроши, обожал торговаться на базаре и делал это страстно и с неподдельным артистизмом, иначе говоря, обладал природной способностью молниеносно выявлять, что выгодно, а что нет. Книги, естественно, он читать не любил и в этом мало отличался от сверстников. Целиком и полностью он относился к поколению, которое изучало историю и общественные процессы по компьютерным играм, и запросто мог разбить челюсть тому, кто осмелился бы утверждать, что Яков Прибой или генерал Ву Ксинг мультяшные придумки, а не реально существовавшие люди.
В какой-то мере это поколение следовало назвать живыми роботами — они жили по инструкциям, выхолощенными соответствующими умниками в скромный набор «что такое хорошо и что такое плохо», умеренно-консервативно-религиозный с базовым тезисом — «Omnis potestas a Deo»[5], полутона и оттенки мыслительного процесса считались уделом избранных, ограниченного круга семей англосаксов, тщательно следивших за чистотой рядов. Славяне Восточной и Южной Европы не то чтобы считались людьми второго сорта, они таковыми являлись в сложившейся экономической модели. Их жизнь, а тем более судьба, волновала правящие элиты исключительно с точки зрения наполняемости рынка сбыта вышедших из моды товаров.
