Через неделю легионерам выдали парадную форму: белоснежные галифе и китель, чёрные лакированные сапоги, портупею. Левый нагрудный карман кителя украшал герб легиона и надпись золотом «Deus mecum»[11]. Теперь уже никто не сомневался, что до начала войны остались считанные дни.
Легионы стояли по левой и правой стороне площади святого Петра, все сорок шесть, с развёрнутыми национальными знамёнами, под ослепительным солнцем первого пасхального дня. Людям, заполнившим площадь, эти каре из крепких молодых людей казались символом единой и непобедимой Европы. Паломники и прихожане с восторгом смотрели на мощь, воочию олицетворявшую безусловное право церкви на окончательное решение вопросов земного мироустройства. Ближе к балкону Папской резиденции разместились кардиналы и архиепископы, среди них выделялась оливковым цветом одеяний группа «censor morum» — блюстителей нравов.
Это была новая должность в иерархии церкви, буквально на днях введённая распоряжением Петра II. Цензоры крестоносного войска, всего восемнадцать человек, никто не старше тридцати, подотчётные только Папе, обладавшие властью смещать командира любого ранга и отменять любой приказ. Безжалостные псы церкви, живое воплощение поговорки «Non progredi est regredi»[12], они были закреплены за направлениями ударов будущей войны и должны были обеспечить победу, только победу и ничего, кроме победы, любыми средствами, любыми усилиями, любыми жертвами. Поражение означало для них смерть. Мирослав Ялуш был одним из этих цензоров.
Он запомнил на всю жизнь слова, которые сказал понтифик, вручая символический меч, подтверждавший его полномочия: «Наступившая эпоха не признаёт проигравших. Под небесами остаются только победители».
Мирослав Янковский стоял в первой шеренге своего легиона. Их подняли на заре и в автобусах с затемнёнными окнами привезли на площадь святого Петра. Толпа на площади взорвалась радостными криками — на балконе резиденции появился Папа Римский Пётр II.
Папа приветственно провёл рукой, толпа затихла как по мановению волшебной палочки. Пётр II прочёл молитву «Requiem Eternam»[13], у восторженно слушающего Мирослава Янковского было абсолютное убеждение, что эти простые слова просьбы к богу об освобождении души от чистилища относятся лично к нему, что это первая забота отца о сыне, которого он никогда не видел и вряд ли когда-нибудь увидит.
Пётр II выключил микрофон и отодвинул его в сторону.
— Я оглашу энциклику «Nil iniltum remanebit», — громко сказал Папа. — «Ничто не остаётся безнаказанным». Как в старые времена, когда не было технических устройств и слово пастыря слышали сердцем и передавали из сердца в сердце. Я буду произносить не на латыни, а на английском, потому что этот язык понимает подавляющее большинство христиан нашего мира.
