Внешне все обстояло по-прежнему. Работали спустя рукава, но так, чтобы это не было заметно. Как инспектор ни ругался, ни кричал, ни дрался, рыбаки, не отвечая, держались смирно. Это повторялось через день (сначала они действовали со страхом, робко, но все же...), и саботаж таким образом продолжался. После похорон он пошел еще дружней.
Выработка заметно падала.
Пожилые рыбаки делали вид, что недовольны саботажем, хотя больше всего понуканий приходилось на их долю. Но в то же время они искренне удивлялись,— в душе у них не возникало никакого беспокойства. И видя, что саботаж имеет успех, они начинали слушаться молодых.
Труднее всего приходилось сендо с кавасаки. Они несли ответственность за всю работу кавасаки, стояли между инспектором и рыбаками и отвечали за улов непосредственно перед инспектором. Это было самое неприятное. На одну треть они волей-неволей становились на сторону рыбаков, а на остальные две трети были приказчиками инспектора.
— Конечно, здесь нелегко. Тут не приходится работать минута в минуту, как на заводе. Мы ведь имеем дело с живыми существами. Крабы — не люди, они не являются по часам, когда это удобно для нас. Ничего не поделаешь! — говорили они рыбакам.
Это были настоящие граммофонные пластинки, напетые инспектором.
Был такой случай. Перед сном в «нужнике» зашел разговор о разных вещах. И вот один из сендо вздумал было поважничать. Собственно, поважничал он не слишком, но простых рыбаков это взорвало. К тому же рыбак, с которым говорил сендо, был навеселе.
— Это еще что такое! — заорал он. — Ты чего тут? — Ты лучше не заносись. Выйдем на лов, так впятером сбросить тебя в море — раз плюнуть. Вот тебе и весь сказ! Здесь ведь Камчатка. Кто узнает, как ты тут погиб!..
Он не говорил, а ревел. Никто не произнес ни слова. Разговор оборвался.
Однако такие слова не были просто пустым бахвальством рассерженного человека. Рыбаков, которые до сих пор не знали ничего, кроме повиновения, они неожиданно подтолкнули к решению. На первых порах рыбаки растерялись. Они еще не знали собственной, силы.
«Неужели мы Сможем это сделать? Да, конечно, сможем!»
Когда они, наконец, это поняли, дух протеста проснулся в них с удивительной силой. Условия жесточайшей эксплуатации оказались как нельзя более благоприятной почвой. Теперь им было наплевать на инспектора. Все воспрянули духом. А раз придя в такое настроение, они вдруг ясно, точно при электрическом свете, увидели свое существование таким, как оно есть, — существование червяков.
