Но я не просыпаюсь. Не могу проснуться, потому что и так бодрствую.
Я даю отбой. Мне обидно, потому что вопросов у меня целая куча, а ответов – ноль.
Я сижу и ломаю голову. Где еще можно поискать хоть какие-то следы, зацепки?
Звоню Бену, чтобы узнать, удалось ли ему разыскать родственников Эстер, но он снова не подходит к телефону. Проклятая Прия, отвлекает его от важного дела! Я наговариваю сообщение, а сама смотрю на приколотое к стене фото. Мы с Эстер на фоне искусственной елки… И вдруг я вспоминаю складской бокс, где мы в прошлом году искали елку, весь тот зимний день, когда мы тащили елку по снегу. Что еще, кроме елки, хранится у Эстер на складе? Ключа от ее бокса у меня нет, может быть, удастся уговорить сторожа впустить меня? Вряд ли. Вот у Эстер наверняка получилось бы, а я… Я не способна, как Эстер, очаровать кого-то своими глазами и улыбкой.
И все же перед тем как пойти спать, я собираю все свои находки и сажусь в эркере в гостиной, перебирая их по одной и перечитывая письма, которые начинаются словами «Любовь моя». Я читаю лекции о семи стадиях горя, провожу пальцами по имени психотерапевта, оттиснутому на визитке. На улице темно, огни большого города похожи на мириады ярких золотых звезд. Почти никто из соседей, как и я, не задергивает шторы. Жильцы сидят в полностью освещенных комнатах, куда снаружи может заглянуть кто угодно. Доступность – неотъемлемая часть жизни горожан; вот и я приучилась не задергивать шторы и впускать в комнату огни большого города, а также любопытные взгляды соседей. Трудно представить себе нечто подобное в родительском разноуровневом доме. Мама закрывала занавеси и жалюзи при первом признаке сумерек, как только звезды и планеты делались видны невооруженным глазом. Мы отгораживались от внешнего мира задолго до захода солнца. Я смотрю в окно и восхищаюсь всем, что вижу: освещенными зданиями, звездами, планетами, мерцающими огнями пролетающего в небе самолета. Он бесшумно движется на высоте десять километров. Интересно, что видят пассажиры с такой высоты? Видят ли они меня?
Потом я смотрю вниз, на улицу, и вдруг замечаю одинокую фигуру, которая стоит в тени на Фаррагут-авеню и смотрит наверх, на мое окно… прямо на меня. Мне кажется, что это женщина; ветер играет прядями ее волос, и они порхают вокруг головы, словно дюжина бабочек, которые хлопают хрупкими крылышками. По крайней мере, мне кажется, что я все вижу, хотя уже стемнело. Одинокая фигура нисколько не пугает; даже наоборот, она внушает не тревогу, а надежду. Эстер? Она стоит вдали от фонаря и потому почти неразличима, невидима. Она как будто прячется. И все же она есть.
