Я думаю о словах Ингрид: «Быть матерью нелегко». Вначале я ничего не отвечаю, а потом все же говорю:
– Да, наверное.
Дело в том, что мне совсем не хочется оправдывать мать за то, что она меня бросила. За такое нет оправдания; она исчезла среди ночи, села в проходящий поезд, даже не попрощавшись. Отец бережно хранит ее фото. На нем ей где-то двадцать один год. К тому времени, как сфотографировались, они, мои мать и отец, какое-то время встречались. Месяц или два, точно не знаю. На фото она не улыбается; правда, это еще ни о чем не говорит. Не припомню, чтобы я когда-нибудь видел улыбку на ее лице. Лицо у нее узкое, заостренное книзу. Высокие скулы, точеный нос. Глаза серьезные, почти суровые, может, даже злые. Черные волосы до плеч по тогдашней моде – в восьмидесятых и начале девяностых. На ней платье, что странно; не припомню, чтобы я когда-нибудь видел маму в платье. Но на том снимке на ней платье со светло-серым верхом и лавандовым низом – плиссированная юбка, платье спускается ярусами и как будто переливается. Вместе с тем фасон кажется очень простым. Оно как будто скрывает свою сущность – совсем как моя мать.
– Все мы совершаем ошибки, – говорит Ингрид, и я в ответ молчу.
Вскоре мы снова обсуждаем зиму. Холод, ветер, снег…
После четвертой партии Ингрид отпускает меня.
– Ты вовсе не обязан сидеть со мной и составлять мне компанию, – говорит она, собирая карты. – Не сомневаюсь, у тебя есть дела поинтереснее.
В последнем я не уверен. И все же ухожу. По-моему, это у Ингрид есть дела поинтереснее, чем сидеть со мной.
Прощаюсь, выхожу, захлопываю за собой дверь. Стоя на крыльце, слышу, как Ингрид запирается на замок и на засов. Я сбегаю по ступенькам. На улице какой-то седан осторожно заползает на парковочное место. Водитель глушит мотор. Из машины вылезает молодая дама с сигаретой в тонких губах. Я обхожу седан и вдруг замечаю, что впереди по улице бредет одинокая фигура. Это девушка в черно-белом клетчатом пальто и черной вязаной шапочке. На плече вперехлест холщовая сумка; руки она сунула в карманы. Кончики волос треплет ветер.
Перл!
Вскоре она исчезает в утреннем тумане за единственным в нашем городке холмом в дальнем конце Главной улицы. Она скрывается за холмом, и ее поглощают большие дома и громадные деревья, которые растут в той части городка; они поглощают и переваривают ее. Неожиданно я замечаю, что стою посреди улицы. Я стою, словно прирос к месту, и смотрю ей вслед. Но ее уже нет.
