— Боже мой, — сказал я, — как ты узнала про нас? Ну, что мы чехи?
— Здесь все известно. Я уже месяц, как знаю, только прийти не могла. Следят за мной.
— Ты плохо выглядишь, — заметил я.
— Напиши моим родным. Я погибла. Напиши поскорее, вот адрес. Я пока здесь, в Гельсингфорсе. Пробудем тут еще месяц или два. Они могут ответить на адрес одной женщины. Только она одна согласилась мне помочь. Но мои родные должны ей написать. Нас обманули.
— А твои в самом деле получили за тебя деньги?
— Ах, дали только на одежду.
— Да ты же совсем раздетая.
— Возьми, это адрес той женщины. Я иногда захожу к ней. Она мне объяснила про белые ночи, все мне объяснила.
— А ты понимаешь ее?
— Эх, братец мой, я ведь уже два года скитаюсь. Все я знаю. По-немецки говорю.
— Да где же ты немецкий выучила?
— В Гамбурге, не спрашивай лучше, напиши, или пусть брат твой напишет.
— Ты видела Михала?
— Все я видела. Говорю тебе — Гамбург. Корабли. Белые ночи. Месяц сияет, словно каждый вечер с него смахивают пыль, обтирают и полируют.
— Месяц? — переспросил я. — Рассказываешь о месяце, а сама — кости и кожа.
Она прикоснулась своими тонкими пальцами к торчащей ключице, а потом пристально обвела глазами руки, пальцы, суставы, кожу.
— Я ничего плохого не думал, — сказал я.
Откинув голову и, я бы даже сказал, кокетливо глядя на меня в упор сверкающими глазами, она сказала:
— Я очень надеялась на тебя.
Я нагнулся в окно и протянул руку:
— Давай адрес.
Она продолжала стоять под окном, я велел ей подождать, обыскал карманы, нашел в пиджаке Михала горсть мелочи, завернул в газету и бросил ей в окно. Она быстро наклонилась, спрятала сверточек в карман, не прощаясь, повернулась и убежала. Я покраснел и подумал, что, наверное, бестактно было сейчас давать ей деньги. Разумеется, бестактно. Но тут же я утешил себя: если она принесет деньги, ее не будут бить. А может быть, все равно будут, так как заподозрят, что часть денег она утаила для себя. Истратила. Спрятала.
Кто знает, кто были ее хозяева.
Я рассказал Михалу, и мы сразу же написали ее родителям и в общину Неханиц. У меня отлегло от сердца. Известили об этом также Ситта и знакомых музыкантов.
— Сами виноваты, — ворчал Ситт, — так им и надо, думают разбогатеть за границей. Клюют, как рыба, на этот крючок. До чего падок народ на деньги!
Девушка больше не появлялась. Сумели ли мы ей помочь?
Я часто думал о том, как она говорила про белые ночи. И меня они волновали. Внушали чувство тревожного ожидания: случится, обязательно что-то случится, и случится со мной…
