Круги ужаса | страница 72

Он сидел в кровати, задыхаясь, грудь вздымалась, как кузнечные мехи. Его окружало облако табачного дыма, хотя я знал, что он не курил.

— А, — кричал он, — вон он… конечно, он… теперь я знаю… она мне известна… Мерзавец, ты украл у меня трубку!!!

И рухнул бездыханным — жизнь его прервалась.

Но в последний момент доктор сделал странный жест, словно выхватывал что-то из воздуха. Когда рука его упала, кулак сжимал вересковую трубку с головкой, помеченной тремя крестиками.

Ее не удалось извлечь из его скрюченных пальцев. Думаю, Бакстер-Брауна похоронили вместе с ней.

Конец

Вероятно, я заснул в теплой постели под желтым туманом ночника с книгой Диккенса или Ройтера в руке. Потухшая трубка, как всегда, лежала на полу. Так я ежевечерне расстаюсь с повседневной жизнью, отправляясь в недвижное путешествие сна. Я проснулся у ночного ревущего моря. В ночном пробуждении нет ничего удивительного, поскольку оно граничит с фантазией сновидений, но, обретя равновесие в пространстве и времени, я убеждаю себя:

— Все это реально.

Реальность есть только там, где ты близок к Богу. Ближе всех к нему душа покойника. Я собирался задать вопрос пескам, морене и пенному приливу вод, когда послышался знакомый голос, а из-за дюны показалась Лулу.

Малышка — она навсегда осталась ребенком в моем сердце и памяти — яростно терла глаза.

— Дадди, — сказала она, — я отлично выспалась.

Доверчиво сунула свою лапку в мою большую неловкую ладонь.

Мы повернулись спиной к пустынному морю, и наши шаги зазвенели на плитах бесконечного бульвара, тянувшегося вдоль домов с безжизненными окнами.

Лулу устремила вдаль свои чудные темные глаза.

— Дадди, мне кажется, мы оба умерли, но это ничего не меняет, не так ли?

Она проглатывала слоги, как в далеком детстве.

— Нет, — подтвердил я и с силой сжал ее руку, — это ничего не меняет.

Теперь я знал, что ее рука никогда не вырвется из моей ладони, потому что никто не мог забрать ее у меня, никто — две вечности слились в одну.

— Дадди, — попросила она, — расскажи сказку.

— Жил-был однажды, — начал я.

— Хорошо, — кивнула она, — никогда не следует начинать сказку другими словами; они красивы, как сама сказка.

— Жил-был однажды бедный человек, которого люди заперли в тюрьму, запретив глазам и сердцу любоваться окружающим миром и радоваться ему.

Он постарел, ощущая постоянную боль, но боль была так велика, что продлевала жестокие годы заточения, а не сокращала их число. Но однажды боль перестала питать его сердце надеждой, и он умер.