Несмотря на свое направление,
отличное от того классического, итальянизированного, которое в немецком
искусстве возглавлял Дюрер, Грюневальд не был чужд некоторому влиянию Италии,
что свидетельствует о силе и первостепенном значении итальянского Возрождения
для других стран Европы, а также о том, что даже такие далекие от классических
возрожденческих норм художники, как Грюневальд, не могли пройти незатронутыми
могучим дыханием страны Леонардо. Несмотря на динамичность и резко выраженную
неуравновешенность и напряженность, в произведениях Грюневальда заметно
владение тонким мастерством перспективы, ракурса и светотени. Это дает право
считать, что и Грюневальд, хотя и в меньшей степени, чем Дюрер, находился под
влиянием искусства итальянского Возрождения, живым носителем которого для него
мог быть тот же Якопо деи Барбари, который в 1508 г. работал во Франкфурте.'
«Фаустовский дух Грюневальда — это дух нового времени, свойственный также. . .
Дюреру. . ., это дух, связывающий немца Грюневальда с итальянцем Микеланджело».>8
Античная правильность облика воскресшего Христа, изображенного Грюневальдом в
Изенгеймском алтаре, идеальные пропорции его тела и лица если и не подобны
фигурам Микеланджело, то безусловно идут от возрожденческих традиций, в отличие
от распятого Христа того же произведения, отличающегося подчеркнуто грубыми
экзальтированными чертами. Не менее классическое построение обнаруживается и в
рисунках Грюневальда, изображающих св. Себастьяна и св. Антония. Эти рисунки
приближаются по своему исполнению к рисункам Дюрера.>9
Такое взаимопроникновение искусства, влияние Италии (и
Нидерландов) на творчество немецких художников, как и определенное влияние
Германии,
==28
например
Дюрера, особенно его графики, на искусство Италии (и Нидерландов), было вполне
естественно в Европе конца XV— начала XVI в.
«. . .
Вся Западная и Центральная Европа, — писал Энгельс, — ... развивалась теперь во
взаимной связи, хотя Италия, благодаря своей от древности унаследованной
цивилизации, продолжала еще стоять во главе».>10 На примере Дюрера в
этом можно убедиться в полной мере. И если лишь в некоторых сторонах творчества
Грюневальда можно обнаружить влияние Италии, то и это весьма показательно.
Грюневальда связывает с Италией нечто более значительное — «фаустовский дух»,
«дух нового времени». «Архаичен, слишком предан средневековым традициям мастер
Матис? — ставит вопрос советский ученый А. Н. Немилов.— Нет, в его творчестве сказывается
какая-то иная задача искусства, и беспокойная напряженность фигур. . . скорее
сродни тем образам пророков и сибилл, которые спустя три-четыре года появятся
на плафоне Сикстинской капеллы Ватикана, поражая изощренных итальянцев своей
динамикой, выразительностью и колоссальной ,,смысловой нагрузкой"»."
Это удачное сопоставление может быть усилено, если учесть, что через 22 года
после создания плафона Микеланджело обращается к алтарной стене Сикстинской
капеллы, которая становится грандиозным полем для изображения Страшного суда,
насыщенного глубоким внутренним драматизмом. В этот поздний период его
творчества в живописи, скульптуре и графике нарастает эмоциональная
насыщенность и экзальтация образов. По сравнению с прежними работами
Микеланджело эти его произведения составляют новый период его творчества. «И.
быть может, — пишет В. Н. Лазарев, — нигде титанизм его натуры не сказался
столь ярко, как в том факте, что ему самому его творения казались ничем по
сравнению с новыми задачами, которые он перед собой ставил»
