Серега был щедр, сорил деньгами, угощал дружков обедами в летнем кафе, дорогим шоколадом, мороженым, пивом. Юрка так жрал на халяву, что один раз его вырвало, вышел из кустов бледный и снова набросился на еду. В летнем кафе Серега оставлял сдачу официантке.
— Чаевые!
Он замечал, как вспыхивали щеки молоденькой официантки, ребята одобрительно гудели. В иностранных фильмах так часто говорили актеры в гостинице или ресторане.
Веселые денечки. Хорошо погуляли. Друзья облепили его гудящим роем, всем было море по колено. Серега упивался собой, его просто распирало от счастья, и как мало надо для полного счастья — до отвала поить, кормить дружков. Голову пьянило, чувство опасности покинуло его окончательно. Весь мир дружелюбно распахнул ему объятия.
Не знал он, что Генек регулярно пересчитывал свои сбережения, делал ревизию, и не просто пересчитывал, а превращал это занятие в приятную рефлексию. Поздно вечером предупреждал Инну:
— Иду поработать в мастерскую.
Надолго запирался, включал тусклую лампочку, выпивал свои положенные граммы домашней самогонки.
Зеленые бумажки раскладывал на верстаке, слюнявил пальцы, на лице проступала умиротворенная улыбка. Записывал по-бухгалтерски аккуратно день, число, окончательную цифру сверял в блокноте с предыдущей, закрывал банку, подводил итоги соленым огурцом и довольный возвращался спать. У него не было какой-то простой мечты, ради которой делал эти накопления, впереди не сиял звездой причудливый воздушный замок. Нет, несбыточные мечтания ему были незнакомы. Сам процесс пересчета денег, созерцание их, обладание делали его сильным и независимым. «Бабам только скажи, раскройся, сразу придумают себе проблему — то купи, это, нет, пусть лежат мои кровные сбережения тут, в банке, а дальше видно будет».
Инна давно перебралась от беспокойного и храпливого Генека в маленькую комнатку рядом с кухней, сон с годами стал чуткий, страдала бессонницей, ничего не знала о ночных перемещениях мужа и его странностях. Ее больше беспокоил сын, совсем отбился от рук, смотрит волчонком, домой приходит только спать, в последнее время даже не ест.
— Сыт по горло.
Весь ответ. Пыталась разузнать, устраивала допросы, молчит, смотрит в глаза нагло, пахнет от него мужским одеколоном, появились новые джинсы, кроссовки, откуда, непонятно. Не сын, а наказание.
Пропажу хозяин не сразу обнаружил.
— Вор, вор, вор, — сипел он страшным голосом, его как заклинило, откашливался, не мог остановиться, глаза налились кровью. — Я тебе устрою, ворюга, шпана, гад, шкуру спущу.
