— Слава Богу, прицел взяли низко. Если такое ядро точно попадет, все на дне окажемся, — успел подумать Николай, но дальнейшие события развивались стремительно, осмыслить их было решительно невозможно. Стрельба шла с обеих берегов, на канонерке что-то трещало и рушилось, звенело разбитое стекло, от сложенных штабелем дров во все стороны летели щепки, под ударами пуль глухо гудел корпус. На залитой кровью палубе с душераздирающими криками бились первые раненые.
Шкипер поспешно дал задний ход и пароходик отполз к мысу. Теперь ядра и пули летели мимо и шлепались в воду на месте его прежней стоянки. Густой пороховой дым затянул всю протоку, и противники, уже не видя друг друга, продолжали стрелять наугад. Тем временем матросы ныряли у заграждения, которое прикрывало их от огня с берега, рубили лианы, расталкивали бревна.
Николай стоял на корме у пулемета в полной растерянности, плохо представляя себе, что же делать в сложившейся обстановке. В этом его первом бою все происходило в полном противоречии с лекциями профессоров Морской Академии или требованиями командиров на флотских учениях. В конце XIX века, в эпоху торжества пара и брони, нарезного оружия и бездымного пороха, все эти палисады, кремневые мушкеты, скачущие по воде ядра видеть было просто дико. Вот уж не ожидал, что боевое крещение произойдет в столь экзотической обстановке.
Эта растерянность закончилась самым неожиданным образом. Длинная стрела с пестрым оперением воткнулась между лопаток стоявшего рядом стрелка. Тот, не охнув, рухнул за борт, словно и не было человека. Еще одна просвистела у самого уха, вонзилась в надстройку. Не веря глазам, позабыв об осторожности, Николай шагнул из-за поленницы. Уставился на еще подрагивающее оперение, радужное, с металлическим блеском. Словно из крыла сказочной жар-птицы. Из этого глупого созерцания вывел сильный удар по ноге.
Глянул и обомлел — из левой икры торчала точно такая же стрела. Быстро наклонился и, дернув изо всех сил, вырвал ее, на зазубренном наконечнике увидел кусочек собственного мяса, сгоряча не почувствовал боли.
— Яд! Яд! — заорал над ухом один из хаусанских стрелков, выхватил стрелу, швырнул в воду. Его товарищи уже бежали на корму, на ходу стреляя по кронам деревьев, растущих на мысу. Хаусанец наклонился над люком в машинное отделение и что-то прокричал.
Снизу вихрем вылетел старший кочегар с раскаленным докрасна котельным скребком на длинной рукоятке. Двое стрелков тут же навалились на ничего не подозревавшего Николая, схватили крепко, а кочегар припечатал скребком кровоточащую рану. От боли и запаха горелого мяса померк свет, но под нос сунули нечто пахучее, а кочегар уже сплевывал на ладонь какую-то зеленую жвачку, прикладывал к икре.
