Проснувшись от шума собственного храпения, я почувствовал свежий воздух, и услышав шёпот, смекнул, что тут происходит что-нибудь необыкновенное, и разщурил неприметным образом глаза; увидев множество лиц, смотрящих на меня в окошки с тревожным видом, я прибегнул к хитрости, чтобы их скорее успокоить, и притворился разговаривающим во сне: тут я какому-то вымышленному лицу невидимке исчислил все добродетели и достоинства жителей Меркурия; сказал ему, сколько я уважаю и полюбил этот народ, и постараюсь ему оказать все зависящие от меня благодеяния; после чего сказал этому вымышленному лицу, что оно может теперь удалиться, и что позову его условленным знаком, когда потребуют обстоятельства: после этого я всхрапнул еще раз, и движениями своими показал, что проснулся.
Народ успокоился; но вместе с тем я вселил в него мысли, что имею в своём повелении невидимые существа, готовые явиться ко мне на помощь по первому моему требованию. Любопытные тихонько разошлись и окошки мои были опять затворены весьма осторожно. Остаток ночи я провёл спокойно, и встав поутру, с удовольствием заметил, что светящаяся моя наружность исчезла; из чего заключил, что это свойство принадлежит исключительно всему; существующему на солнце. Хозяева мои явилась в гостиную, как скоро я оделся.
Обхождение их со мною было против прежнего гораздо почтительнее, и даже сопряжено с некоторым видом благоговение, что я справедливо приписал ночной сцене, произведённой моим храпением.
Я пожелал видеть город и его окрестности: г. Крокиньяр де-ла-Мармелад провожал меня всюду, и подробно о всем рассказывал и объяснял: я спросил, между прочим, много ли у него чиновников? Он отвечал: «не много. Блюститель общественного порядка и его помощник, прокурор и его письмоводитель, и два писца при гальваническом телеграфе.»
Но, спросил я, кто ж производит у вас судебные дела? — «О! отвечал он: эти дела производятся у нас очень просто: если случается спорное дело, то каждая из спорящихся сторон избирает трех добросовестных, и обе с общего согласия одного судью, из жителей того околотка, и приглашают прокурора: каждая сторона излагает пред ними свое дело. Добросовестные дают потом каждый отдельно своё мненье; после чего судья объявляет свое решение, а прокурор наблюдает за тем, чтобы все происходило согласно с законными постановлениями: при этом обыкновенно все стараются склонить тяжущихся к мировой.
«Когда дело решено, тогда прокурор излагает вкратце существо его на бумаге, вместе с решением; оба тяжущиеся, добросовестные, судья и прокурор подписывают этот акт, который остается в архиве прокурора, а копия за скрепою судьи и прокурора представляется ко мне, и хранится в моем архиве. Такая же копия выдается каждому из тяжущихся. Ежели одна из тяжущихся сторон не довольна решением, то подписывает неудовольствие на этом акт, и тогда набираются вновь каждою стороною по три добросовестных; я исправляю должность судьи; а прокурор присутствует тут же, для соблюдения законного порядка: дело производится точно так же, как в первой инстанции, а ежели и на мое решение последует апелляция, то дело представляется Королю; Его справедливость назначает 20 человек из известнейших ему своею чётностью лиц; каждый тяжущийся избирает из них по два, в роде добросовестных, для составления судебного королевского совета; они рассматривают дело, подают каждый свое мненье, и Король произносит окончательный приговор. За неправильную апелляцию» взыскивается штраф в пользу правого, в виде вознаграждения за хлопоты и потерянное время; наконец дело и решение печатаются в правительственной газете к общему сведению, на счет виновного. Впрочем, по невозможности покривить деда подкупами, или другим образом, апелляции чрезвычайно редки; тем более, что неправильная апелляция считается доказательством беспокойного нрава; а кому захочется видеть своё имя опубликованным в правительственной газете с невыгодной стороны, и чрез то потерять уважение публики?
