Да, все именно так. Гольфстрим был обозначен. Но здесь он не отклонялся североамериканским континентом, а шел к северо-западу вдоль островов Роки Монтэн и соединялся дальше с северным рукавом течения Куросио.
Он снова присвистнул. Для истории здешней Европы это было даже важнее, чем появление индейско-монгольских народов.
— Знаешь что, — повернулся он к О’Брайену, — сейчас-то здесь жарко. Но держу пари — впереди долгая, очень долгая и холодная зима.
Ту Хокс прошелся по комнате, поддевая носком сапога корешки полуобгоревших книг. Заметил атлас и, присев рядом, начал перелистывать. Карты были весьма подробны и сопровождались пояснениями на двух языках — здешнем греческом и языке Хотинохсониха. Читать греческий этого мира было трудно — он сильно отличался от классического: то и дело попадались совсем непонятные слова, видимо, заимствованные из других языков. Однако это все-таки было легче, чем пытаться разобрать индейские тексты.
Не выпуская из рук атласа, Ту Хокс повернулся к ирландцу.
— Теперь тебе ясно, почему никто тебя не понял, когда ты пытался раздобыть сигарету?
О’Брайен досадливо мотнул головой:
— Ну да, ведь испанцы привезли табак из Америки. Этот проклятущий мир не знает, наверное, и что такое картошка. И помидоров тут нет!
— Да... это уж точно, — задумчиво, протянул Ту Хокс, — и шоколада тебе тут попробовать тоже не придется. Но раз уж мы здесь, что, ж... Надо осваиваться.
Географические изыскания Ту Хокса были прерваны самым неожиданным образом: в комнату вломилась толпа. Человек двадцать, почти все черноволосые и очень смуглые, разве что у двоих или троих кожа чуть посветлее. На всех светло-зеленая форма, коричневые, до колен, сапоги со шнуровкой, головы покрыты широкими остроконечными шлемами, похожими на шляпы китайских кули; на поясах — длинные кривые сабли. Картину дополняли закинутые на плечи однозарядные ружья.
Вместе с офицером вошел Джикозес, продолжая давно уже, видно, начатый разговор. Время от времени офицер что-то спрашивал, искоса поглядывая на чужаков. Нахмурив брови, он внезапно оборвал беседу и, оставив Джикозеса, направился к летчикам. Резким начальственным голосом он потребовал у Ту Хокса сдать оружие и протянул руку к его кобуре. После недолгого колебания Ту Хокс подчинился — ничего другого не оставалось. Убедившись, что пистолет на предохранителе, он молча вложил его в протянутую руку. С каменным лицом офицер покрутил оружие в руках и сунул в конце концов за поясной ремень.
