Цокнул сокрушенно, покачал головой.
Хайме смотрел во все глаза, пытаясь сообразить — стоит ли верить? Нет, наверно, не стоит, оборотень, как-никак! Оборотень это у-у-у! Вон, и на костер его. На костер за зря никого не будут! На всякий случай начал бормотать про себя «Верую», так, от дурного глаза, от неприятностей…
— Мы вот тут, эта, просить ходили за мальчика, — между тем говорил человек, словно наболело, прорвалось. — Никому он плохого-то не делал, чего за зря душу губить? А? Как думаешь? Нет, говорят, бесовское отродье! Убирайтесь, говорят! Смотрите, говорят, как бы самих на костер не отправили. Что делать, так и ушли. Вона, как оно все…
Вона как.
За процессией шел маленький человечек с большим носом, в двухцветном черно-красном колпаке и дудел в трубу.
* * *
И все же, одно место Хайме не мог не навестить — Гельтский собор Святого Петра. Он был здесь однажды с братом, давным-давно, но до сих пор живо оставалось ощущения восторга и чуда открывшихся вдруг небес, ощущение света, льющегося с вышины. Столько всего случилось за последние дни — Хайме терялся вдалеке от дома, среди круговерти большого города. А молитва всегда помогала унять разбушевавшиеся чувства, успокоить разум, принести тепло и радость душе.
У низких, уходящих в глубину дверей портала, толпился народ. Хайме стащил шапку, осторожно протиснулся внутрь и замер, ожидая пока глаза немного привыкнут к полутьме после яркого апрельского солнца. На последние деньги раздобыл свечку — надо бы поставить, помолиться… Все вокруг казалось такое… такое…
Хайме робел с непривычки.
Он всегда был очень набожным, тетка Каталина приложила все усилия, чтобы воспитать мальчика в строгости и послушании. Нет, она любила его как родного! Может, потому и воспитывала. После того, как мать Хайме умерла при родах, а отец погиб где-то в далеких песках Хиджаза, тетка сжалилась и взяла бедных сироток к себе. Своих детей у Каталины все равно не было. Филиппу она позволяла делать все, что угодно и даже не бранилась почти, когда он убежал с мальчишками в город, посмотреть как там… Их, конечно, поймали по дороге, а дядя Густав тогда снял ремень и от души отлупил Филиппа по голому заду. Филипп выдержал молча, но потом жалобно всхлипывал всю ночь, а тетка Каталина всю ночь не отходила, сидела рядом и поила незадавшегося искателя приключений горячим отваром с душицей и зверобоем.
А вот Хайме долго не разрешали ходить дальше ворот. Лишь по воскресеньям, едва ли не за руку, тетка водила его в церковь, строго следила, чтобы он не забывал исповедоваться веселому и добродушному отцу Франциску, который при виде Хайме всегда хмурился и допрашивал, кажется, с особым пристрастием. Словно ожидал подвоха.
