Кроме самих миланцев в провинции стояли имперские гарнизоны, а их бросать на произвол судьбы было никак нельзя. Бог с ним, что сограждане, это чувство, насколько я успел понять, было здесь мало знакомо и не в большой чести. А вот то, что это солдаты, члены одной корпорации – меняло дело в корне.
Солидарность на уровне гильдии была на высоте. Сильнее чем в иной стране среди единокровных родственников. То есть, ландскнехты запросто могли передраться друг с другом, но при любой угрозе извне, тут же сплачивались и ощетинивались во все стороны, не хуже южного дикобраза или местного ежа. Обижать нас ландскнехтов могли только такие же ландскнехты. А с мнением солдат приходилось считаться даже императору. Ведь мы были его руками в большой игре, которая называется политикой.
Пойти-то мы пошли, да вот французов никак не могли отыскать. Все знали, что они рядом, но где именно? Вопрос… Полководец «кайзера Франца» – Од де Фуа виконт Лотрек, искусно маневрировал, не давая нам поймать себя за хвост.
Он ждал, что у наших полководцев кончаться деньги и ландскнехты сами разойдутся по домам, по пути натворив немало бед, возмещая недостачу в жаловании, разозлив и отвратив от императора жителей Милана и окрестностей. Это с одной стороны.
С другой, Лотрек сам мог остаться с тощим кошельком, а швейцарцы были требовательны к золоту ничуть не меньше ландскнехтов. И Милан, хочешь, не хочешь, а надо было отбивать, восстанавливая подорванный престиж французской короны. И еще: швейцарцы рвались поквитаться с ландскнехтами. А опытный полководец обязан пользоваться такими моментами.
Боевой дух, подогреваемый личной ненавистью, бывает сильнее любого оружия, любой выгодной позиции и маневра. В таком состоянии солдаты делают чудеса. Тем более, когда речь идет о швейцарцах, для которых честь[28] райслауфера была превыше всего! То же самое можно было сказать и про нас. Ненависть к швейцарцам накалило войско, как ядро накаляют в жаровне перед выстрелом из пушки.
Выстрелом можно было бы считать решительное столкновение, битву, которой обе стороны страстно желали, по крайней мере, на уровне рядового состава. Полководцы, естественно, не испытывали такого энтузиазма, относительно возможного побоища.
Даже наш главнокомандующий, будучи фанатичным ландскнехтом, говаривал не раз: «Дай мне, Боже, сто лет войны и ни одного сражения». Ведь в сражении можно было быстро потерять все. И победу, и жизнь, не смотря на, казалось бы, выгодные условия… А победа вовсе не гарантировала выигрыш войны или, хотя бы, кампании. Риск был огромен, при весьма смутных перспективах выгоды.
