— Ну, куда, куда мы его заберём? — вяло сопротивлялся Сэм, понимая, что оставить щенка на улице означало бы для него верную гибель.
— Иди сюда, иди не бойся, — Рита взяла щенка на руки, и, обернув его шарфом, крепко прижала к груди, — Смотри, какой он хороший.
«Главное в глаза не смотреть, делай всё что угодно, только не смотри ему в глаза», — зная о своей мягкотелости, Сэм, как мог, пытался противостоять натиску Риты.
Большие карие глаза щенка как магнитом притягивали взгляд Сэма. Не в состоянии больше сопротивляться этой непреодолимой силе, Сэм взглянул на промёрзшего до костей бедолагу.
«Неужели я могу позволить ему здесь просто так умереть? Как? Как можно пройти мимо? Как я буду потом ходить по этой улице, зная, что когда-то отвернувшись, оставил здесь умирать маленькое беззащитное существо? Как потом смотреть в глаза маленькой Рите и рассказывать о том, что такое хорошо, а что такое плохо?»
— Рита, только давай договоримся, как только он встанет на ноги, мы отдадим его в приют для животных.
— Сэм! Я знала, я знала, что ты не оставишь его! — Наклонив голову, Рита прислонилась щекой к пушистому дрожащему носу.
«Благими намерениями выстелена дорога в ад, это точно».
Сэм достал из пачки сигарету и, прикурив, уселся на самом краю пропасти.
«Да и кто может отличить добро от зла, и вообще, что такое это добро? Добро только тогда можно назвать добром, когда оно уравновешивается злом, иначе само добро принимает такие чудовищные размеры, что само автоматически становится этим самым злом.
Отдать щенка в приют мне не хватило духу, и он прижился, справедливо полагая, что мы в ответе за тех, кого приручили. Ответ, правда, по большей части, приходилось держать мне, потому что Рита в своих суждениях не сильно отличалась от щенка и точно так же, при каждом удобном случае давала мне понять, что о ней самой ещё надо заботиться, оберегая от всех невзгод и лишений.
Чем больше подрастал Микс, (так мы назвали найдёныша, потому что кто-то из его родителей явно был породистым пинчером), тем сильнее я к нему привязывался, а он со своей стороны доставлял всё больше и больше хлопот.
М-да… Потрепал он мне нервов — будь здоров. Не смотря на свою забавную внешность и весёлый, шальной нрав, в такие минуты я называл его, про себя, не иначе как кровопийца.
Испытывая моё терпение своими мелкими пакостями и глупыми выходками, каждый раз предчувствуя, что заслужил хорошей взбучки, он ложился на спину задирая лапки кверху и, изображая из себя беззащитную жертву обстоятельств, жалобно заглядывал мне в глаза спрашивая — „Ты же не отдашь меня в приют? Иначе, зачем вообще нужно было меня спасать?“
