Ветер стремительно приближается, и вот море начинает шуметь в одной миле позади судна, а через несколько минут гул настигает нас.
Мы входим в архипелаг Дахлак. Справа и слева мимо скользят большие плоские острова, один за другим я определяю их по карте, чтобы не сбиться с курса, так как проплыть можно не всюду. Некоторые острова связаны между собой отмелями, и группы подводных рифов прячутся у самой поверхности воды. Если бы солнце било нам в лицо, мы могли бы их и не заметить.
Эти опасные места и вдобавок отсутствие хорошей видимости заставляют меня искать ночную стоянку. Залив Анфила кажется мне наиболее подходящим для этой цели, к тому же я, очевидно, найду там дрова. Еще рано, но лучше встать на надежную стоянку, чем плыть ночью среди коварных рифов…
Там уже стоит на якоре фелюга, туда-то мне и следует направиться; она в нескольких кабельтовых от берега, и, подплыв поближе, я замечаю, что людей, находящихся на берегу, охватила тревога. Они поспешно перебираются на судно. Когда мы вошли в тихий залив, мой «лоцман» окончательно пришел в себя. Я спрашиваю у него, что означает эта паника. Он смущенно хихикает, разворачивает свою хаму (хлопчатобумажная ткань ручной выделки) и размахивает ею из стороны в сторону. Люди на фелюге, начавшие было поднимать рей, готовясь к отплытию, вроде бы успокаиваются.
Мы бросаем якорь в сотне метров от них, издав приветственный крик. В ответ раздается столь же оглушительное приветствие.
— Это один из моих друзей, — говорит мне данакилец.
— Но почему такой переполох?
— Наверное, он принял наше судно за итальянский даури[25] из-за твоего трехцветного флага и серой окраски корпуса.
Мухаммед Муса шепчет мне на ухо: «Абид» (рабы). И тогда я как ни в чем не бывало говорю данакильцу:
— Должно быть, у него на борту рабы, иди скажи ему, что бояться нас нечего.
Ошарашенный «лоцман» оторопело глядит на меня и пытается отрицать.
Пока продолжался этот лаконичный диалог, наши соседи спустили на воду хури, и накуда, надев свой парадный тюрбан, отправился ко мне с визитом, чтобы опередить мое появление у себя на судне. У этого данакильца заметна очень сильная примесь арабской крови — он почти светлокожий. Родом он из окрестностей Обока, зовут его шейх Исса, и он слышал обо мне. Сопровождающие его люди знают также моих людей. Лед растаял. Теперь уже гость успокаивает моего «лоцмана», посеревшего от страха (негры не бледнеют, они становятся серыми).
Шейх Исса — мужчина сорока лет с энергичной и благородной походкой; по каждому его жесту чувствуешь, что перед тобой важная персона. Его темно-коричневые глаза усеяны блестками, придающими его взгляду странную глубину. Временами он расслабляется, его как бы высеченное из твердой породы дерева лицо озаряет улыбка, и на этой свирепой физиономии вдруг появляется доброе выражение.
