Все это, наверно, всплывало в памяти адмирала Кузнецова в сороковые годы не раз. Но в ту осень 1937 года ему пришлось невольно вспомнить о своей популярности у Кейпо де Льяно и его берлинских покровителей: когда его вызвали из Испании в Москву "для информации", как было сказано в телеграмме, он три дня проторчал в Париже, ожидая, пока агент конторы Кука раздобудет ему билет на родину - прямой, без пересадки в Берлине...
Он уезжал, уверенный, как и при внезапном расставании с кораблем, что вернется, обязательно вернется. Он знал: время от времени отзывают летчиков, танкистов, такая им выпала работа, такие бои, что трудно выдержать без отдыха. Но советники - можно ли терять их опыт? - тратили месяцы, чтобы войти в здешнюю практическую жизнь, достичь обоюдного доверия, понимания, научиться так убедительно советовать, чтобы твой совет был выполнен, как и положено на фронте, чтобы тебя узнали в деле, поняли, что ты уважаешь народ, которому взялся помочь в его справедливой борьбе, никому не навязываешь свой распорядок жизни, хочешь передать опыт своей страны, нелегкий ее опыт, а главное, что ты сам не трусливого десятка и готов не только подсказывать, но и разделить с этим народом весь риск войны.
В Москве он дал исчерпывающую информацию, ради которой его вызывали, высказал оценки, которые в нем созрели, получил в Кремле ордена Ленина и Красного Знамени, которыми за этот год его наградили. Ворошилов спросил: "Вы хотите туда вернуться?" Кузнецов растерялся, недоумевая: иного он для себя и не мыслил. Ворошилов не дал ответить: "Нам теперь здесь нужны люди". Кузнецов лишь позже понял смысл сказанного - намек на предстоящие перемены в руководстве флотами. Ему предложили отдохнуть месяц в Сочи. Не привык отдыхать, но поехал. В санатории имени Фабрициуса, попав в среду друзей по Испании, так расслабился, что не сразу заметил мрачное настроение многих отдыхающих, крупных военных. "За время нашей работы в Испании, - писал десятилетия спустя Николай Герасимович, - произошли большие перемены, тревожившие людей. Мы, "испанцы", еще не особенно задумывались над происходящим. Разумеется, нас поражало, что тот или иной товарищ оказывался "врагом народа", но в обоснованности арестов тогда еще не сомневались. Мы долго отсутствовали, а теперь, вернувшись, ходили в "героях".
Прошла всего неделя отдыха - звонок, вызов в Москву, опять "немедленно". "Вы назначены на ТОФ". Его мысли были настолько заняты Испанией, что он, моряк, спросил Смушкевича, с которым вместе отдыхал: "Ты не знаешь, Дуглас, что такое ТОФ?" - "Дорогой Николас, это будет твой любимый флот. Там самураи - наиболее вероятный сейчас противник!"
