Навани подняла пальцы безопасной руки к губам, и глядя на то, как её брови нахмурились от беспокойства, он решил, что, должно быть, страдания написаны у него на лице.
Он опустился на стул напротив нее.
— Алкоголь? — тихо спросила она.
— Нечто большее.
Она выдохнула.
— Старая магия. Ты сказал, что знаешь как свой дар, так и проклятие.
Он кивнул.
— О, Далинар.
— Люди смотрят на меня, когда кто-нибудь упоминает её имя, — продолжил Далинар, — и они смотрят на меня с жалостью. Они видят жесткое выражение на моём лице, и предполагают, что я просто держу все внутри себя. Они предполагают, что я скрываю боль, в то время как я просто стараюсь соответствовать. Трудно следить за разговором, если половина его ускользает из твоей головы.
Навани, возможно я полюбил её. Я не помню. Ни одного момента близости, ни одной ссоры, ни единого слова, которое она когда-либо говорила мне. Она ушла, оставив за собой обломки, которые искажают мою память. Я не помню, как она умерла. Это меня беспокоит, потому что я знаю, что кое-что о том я дне я должен помнить. Что-то о городе, охваченном восстанием против моего брата, и о моей жене, взятой в заложники?
Это… и долгий забег в одиночку, когда вместе с ним были лишь ненависть и Дрожь. Он отчетливо помнил эти эмоции. Он нёс возмездие тем, кто отнял у него жену.
Навани опустилась на сиденье рядом с Далинаром, положив голову ему на плечо.
— Если бы я могла создать фабриал, — прошептала она, — который смог бы убрать такую боль.
— Я думаю… Я думаю, что эта потеря, должно быть, ужасно ранила меня, — прошептал Далинар, — если она заставила меня сделать то, что я сделал. У меня остались только шрамы. Несмотря ни на что, Навани, я хочу, чтобы у нас всё было правильно. Без ошибок. Сделано должным образом, с клятвами, принесёнными тебе перед кем-то.
— Просто слова.
— Слова — самые важные вещи в моей жизни на данный момент.
Она задумчиво приоткрыла рот.
— Элокар?
— Я бы не хотел ставить его в такое положение.
— Иностранный священник? Может быть, из Азиан? Они практически ворин.
— Всё равно, что объявить себя еретиком. Это слишком. Я не стану бросать вызов воринской церкви, — он сделал паузу. — Возможно, я попробую избежать взаимодействия с ней…
— Что? — спросила она.
Он посмотрел наверх, в направлении потолка.
— Может быть мы обратимся к кому-нибудь с большей властью, нежели у них.
— Ты хочешь, чтобы нас поженил спрен? — сказала она удивленным голосом. — Обратиться к иностранному священнику — это ересь, а к спрену — нет?
