— Ну, знаете, батенька, Будда был довольно-таки ограниченный субъект! — перебил Игнатий.
Каменский, не слушая, продолжал говорить. Он настаивал на том, что мы сами создаем себе миллионы терзаний только потому, что не хотим прислушаться к тому, что говорит нам сердце голосом любви, всепрощения и благоволения ко всему живущему; настаивал на том, что мы гибнем, развивая в себе зверские похоти, тысячи ненужных потребностей и желаний. «Желаете и не имеете; убиваете и завидуете и не можете достигнуть», — напомнил он слова апостола Иакова.
— Это все очень не ново! — послышались голоса, — это все давно слышанное. К сожалению, не так просто все развязывается. И любить по закону нельзя. Странный рецепт: возьми да полюби!
Гриша терялся — с обеих сторон говорили правду!
Размахивая полами сюртука, Подгаевский ходил по комнате и кричал над ухом Каменского:
— Я скажу вам словами такого же апостола, Павла: «Освободившись от греха, вы стали рабами праведности!»
— Лучше быть рабом праведности, чем похоти, — пробовал возражать Каменский.
Но Подгаевский был уже пьян. Пьян был и Вася, который все наклонялся и что-то бормотал на ухо Петру Алексеевичу, воображая, что говорит шепотом. А Петр Алексеевич сидел с раскрасневшимся лицом и мутным взглядом.
Ах, что кому до нас,
Когда праздничек у нас! —
запел он вдруг фальшиво и резко.
Дамы встали и начали прощаться. Поднялся и Каменский.
— Что же вы? — спросил Петр Алексеевич. — Уже уходите? Напрасно! Давайте споем.
Каменский пожал плечами.
— Какой вы веселый! — сказал он, нахмуриваясь.
— Веселый! — повторил Петр Алексеевич и вдруг прибавил с неприятной улыбкой: — Кстати о труде! Шкап-то скоро будет готов?
— В четверг принесу.
— После дождичка?
— А разве в четверг будет дождь?
— Да вот Брюс пишет — будет.
— Я в Брюса, к сожалению, не верю. До свидания!
— Жаль! А закусить разве не хотите? Ведь хочется небось?
Каменский посмотрел на него долгим взглядом, пожал окружающим руки и пошел из дома через балкон. Петр Алексеевич поднялся.
— Николка! — крикнул он на весь дом.
И когда вбежал лакей, прибавил:
— Лошадей нам! Вася, Илюша — в «Добро пожаловать»! Едем!
— Петр Алексеевич, — сказала Наталья Борисовна, — я тебя прошу, не езди!
— Мамаша! Оставьте! Стыдно при чужих людях…
запел он снова, обнял доктора и Подгаевского и пошел в кабинет…
Дом опустел. Было слышно, как в столовой убирали посуду. Гриша сидел в своей комнате у открытого окна, стиснув зубы.
