— Вы позволите вам чаю? — с легкой запинкой спросила Наталья Борисовна Каменского.
И все тотчас с любопытством обратились в его сторону: откажется или нет? И что возьмет к чаю?
— Пожалуйста, — очень вежливо ответил Каменский.
То, что он приветлив, тоже немного удивляло всех. Верно, он знал, что Примо устроили сегодня вечер с толстовцем, знал, что за каждым его движением будут следить, будут оглядывать его одежду, и потому надел чистую рубашку, умылся, причесал бороду и густые русые волосы, подстриженные в скобку. Теперь его открытое лицо было красиво.
Подошел еще гость, статистик Бернгардт, бородатый, сумрачный человек. Он недавно вернулся из Сибири, и Грише казалось, что это суровые сибирские мужики приучили его быть таким скупым на слова. И теперь он молча сел в угол со стаканом чаю и принялся рассматривать волосы в своей большой темной бороде. Каменский тотчас заговорил с ним о Сибирской железной дороге. Бернгардт отвечал отрывисто, а все поглядывали на них, как бы спрашивая: какой интерес представляет Каменскому железная дорога? Ведь «они» отрицают цивилизацию!
Вдруг агроном почтительно промолвил:
— Правда, что Лев Николаевич не совсем здоров?
— Да, да, — поспешил ответить Бобрицкий, — я читал недавно сам.
— Нет, неправда, — ответил Каменский. — Я недавно имел о нем известия.
Бобрицкий поднял брови.
— Но я же сам, своими глазами читал в «Новом времени»! — сказал он.
— Вы не верьте. Газеты для того же и существуют, чтобы выдумывать неправду, — возразил Каменский с снисходительной улыбкой.
Игнатий задвигался на стуле.
— Ну, знаете, это слишком сильно сказано! — проговорил он с неприятной улыбкой.
— А где он теперь? В Ясной Поляне? — перебила Марья Ивановна.
— Что вы?
Каменский спросил очень ласково, но Марья Ивановна смешалась. Она встряхнула локонами и с трудом выговорила:
— Правда, что он только лето живет в деревне?
— Да, вот это правда.
Все переглянулись и помолчали. Каменский налил в блюдце чаю и уже начал говорить с агрономом о рамочных ульях, как вдруг Софья Марковна выговорила громко и насмешливо:
— А правда, что он уже сменил пресловутую блузу на костюм велосипедиста?
— Вот это опять неправда, — уже совсем важным тоном возразил Каменский.
Снова переглянулись, а Игнатий издал какой-то носовой звук.
— Я, собственно, не понимаю… — начал он, собирая хлебные крошки.
Но в это время раздался насмешливо-отчетливый голос Петра Алексеевича:
— А правда, что мы с Илюшей еще пьяны?
Все живо обернулись.
