В конце концов, думал я, не является ли происходящее следствием моей всегдашней мнительности? Я чувствовал себя чужаком и раньше, да и не я один. Стоит ли зацикливаться на мелких проявлениях?
Я собирал себя в кулак, работал добросовестно, был сдержан, доброжелателен и отзывчив. В общем, я продолжал катиться по наклонной.
В один из дней какое-то длинное совещание, невыполненная в срок работа, утренняя стычка с Олей и холодная отповедь главреда довели меня до состояния, когда захотелось скрыться от людей. Нажать выключатель и раствориться в эфире, как Хоттабыч.
Не дождавшись конца собрания, я сбежал в туалет, заперся там и, облокотившись на раковину, долго смотрел на свое лицо, покрытое пятнами усталости.
Я видел взгляд побежденного. Видел безвольные тонкие губы. Это ужасно злило.
* * *
— Может, мне показаться психиатру? — сказал я Братерскому. — Я думал об этом.
Он расправлялся с фаршированным кальмаром. В простеньком меню «Марии» не было деликатесов; но почему-то для Братерского они были.
— К психиатру вы еще попадете, — ответил он, разделывая тушку. — Но вам это не поможет.
— Как-то совсем безрадостно.
Я пил горькую микстуру общения с Братерским до дна. Он оставался единственным человеком, способным понять мое состояние.
Состояние мое, как сказали бы врачи, требовало квалифицированной оценки. Я остро реагировал на звуки, особенно на фантомный писк брелка сигнализации, который на самом деле молчал. Появились проблемы с концентрацией внимания, мозг отторгал информацию, от информации разило, как из мусоропровода. Само слово «информация», которым одержимы журналисты, стало чем-то вроде ругательства. Я стал раздражителен и порой просто уходил от людей, потому что люди были одинаковы. Я приказывал себе успокоиться и на минуту становился гранитной плитой; а еще через минуту чувствовал, как внутри плиты все громче играет музыка, стучат назойливые соседи, набирает силы шторм, и вот уже плита кувыркается, как фанерка, а в глазах мерцает.
Я плохо спал. Мой сон напоминал лежание на мраморном постаменте, который мешает погрузиться в волны сновидения. Я не помнил прошлой недели. Событий выдувался без следа, как мелкий мусор.
Я уже не злился на Братерского, потому что злость требует сил. Я не хотел кормить этого вампира. Он был оживлен, энергичен, глаза его блестели, сверкали манжеты, от фаршированного кальмара остался лишь подлив. Официантка принесла воды.
— А вы поняли трюк с бильярдом? — спросил Братерский. — Почему я выиграл так легко?
