Я услышала возню. Монотонный голос врача заглушило громкое и оскорбленное:
— Я ее мать!
Дверь открыли рывком. Старое здание выразило негодование скрипом на ультразвуке и треском дерева. Неприятный звук ввинтился в мозг, рождая первые молоточки боли. Надеюсь, действие седативных продлится дольше обезболивающего и поможет пережить грядущее.
Цокот каблуков безжалостно приближался. Свет вдруг показался слишком ярким, я зажмурилась. Когда сверху нависла тень, приоткрыла глаз.
Мама цеплялась в плечо Лукаса, взирая на открывшуюся картину — неподвижное тело под саваном-простыней — почти с ужасом. Близость властной бабушки действовала на ребенка угнетающе, превращая его в подобие стойкого оловянного солдатика. Неестественно прямой, бледный, с отекшими веками и написанным на лице отчаянием. Я хотела бы обнять его и пообещать, что всё обязательно наладится. Отпустят скорбь по ушедшему отцу, вина за испытанное облегчение, ностальгия по покинутому дому и страх перед преследованием Старка…
Хотела бы.
— Иди ко мне, — позвала ласково, отгоняя непрошеную жалость к себе. — Как ты?
Он замотал головой, падая, как мне сначала показалось, на колени. По полу проскрежетали пластиковые ножки невидимого стула. Лукас обнял мою ладонь своими, уткнулся лбом в соединенные руки, заглушая всхлип. Я закусила губу, мечтая ответить сколь угодно слабым пожатием, подбодрить любой малостью…
— Это пройдет, — сказала тихо. — Я поправлюсь.
— Поправишься? — повторила maman дрожащим голосом. — Ты никогда не восстановишься полностью, Адалина. Не будешь прежней.
— Мама, — предупредила тоном.
— Это конец, — продолжала она трагично. — Всему. Надеждам. Планам. Столько лет я потакала твоим капризам, мирилась с вызывающим поведением и молилась, чтобы тебе хватило ума окрутить альфу. Всё тщетно. Ты неуправляема. Да простит мне Всевышний крамольные мысли, — перекрестилась, — но это заслуженное наказание.
Лукас крупно вздрогнул. Я сцепила зубы, терпя выворачивающую нутро обиду.
— Уходи, — тихо и устало. — Не хочу тебя видеть.
Она промокнула слезы кружевным платком, причитая:
— Ты никогда не считалась с моим мнением. Но однажды ты признаешь мою правоту, Адалина.
Туфли отстучали обратный ритм. Я вдохнула и выдохнула через рот, успокаивая бьющийся на виске пульс.
— Полжизни с ней, — сказала мальчику. — Необратимые изменения в психике.
Он сделал попытку улыбнуться, но быстро скис.
— Это правда? — спросил обреченно. — Ты ничего не чувствуешь?
