Он сумел улыбнуться.
— Не печалься обо мне, — сказал он.
Доктор оказался толстяком с медленной походкой и медленными жестами. Наверное, в его лысой голове был скрыт медленный ум, но лысина придает ученый вид. Ему потребовалось больше часа, чтобы понять, что ни за что на свете Поль не ляжет в больницу.
Когда врач вышел из спальни, Симона последовала за ним в гостиную. Она оставила дверь приоткрытой, Поль слышал, как они сели в соседней комнате, потом до него донесся голос жены, звучавший не тише обычного:
— Это серьезно? Я сильная, доктор, я хочу знать всю правду.
Последовала пауза.
— Нет, нет, — продолжала Симона, — он нас не слышит.
Поль непроизвольно напряг слух, но не мог унять колотившееся сердце. Она знала, что делает, когда не закрыла дверь спальни.
— Я не могу сказать, — раздался неуверенный голос толстяка. — Нужно сделать рентген, анализы…
— Он не хочет, — сказала Симона. — Но вы–то сами понимаете?
Новая пауза. Поль отбросил одеяло, бесшумно поднялся. Он подошел к двери, задерживая дыхание, осторожно ступая по ковру.
— Я хочу знать, — говорила Симона настойчивее, — есть хоть какая–то надежда?
Поль прислонился к стене, уже не дыша.
— Не думаю, — с сожалением сказал врач. — Он никогда толком не лечился. И теперь не лечится… Сейчас он дошел до точки…
Заскрипели пружины кресла. Поль услышал шаги жены, ходившей взад и вперед по гостиной.
— Мне очень жаль, — сказала врач.
— Нужно смотреть правде в лицо, — сказала Симона.
— Нужно большое мужество, чтобы быть рядом с ним.
— Это мой муж, — сказала она.
Шаги затихли. Полю стало холодно.
— И это… правда… конец? — сказала Симона чуть дрожащим голосом.
— Кто может знать точно?
— Вы должны знать, вы же его осмотрели.
— Несколько месяцев, может быть, год, — сказал врач. — Или чуть дольше. Но, прошу вас, не волнуйтесь.
— Я не волнуюсь, — сказала Симона. — Год, вы говорите?
Она специально заставляла его повторять. А вдруг, неподвижно стоя за дверью, уже мертвый, он не расслышит? Поль тихонько дышал. Больно не было, все оказалось очень просто. Он даже чувствовал облегчение. Год — это не сегодня и не завтра.
— Да, год, боюсь, что так, — сказал толстяк. — Но посоветуйтесь с моими коллегами, возможно, если он захочет лечиться…
— Разве это излечимо? — сказала Симона.
Ответа не последовало. Возможно, он просто
пожал плечами. Возможно, состроил недоуменную гримасу, означавшую: «Нет, но, может быть, в будущем?»
