бы от ужаса перед его мощью — я же смотрел изумленно, совершенно неожиданно для себя осознав, что вся эта мощь не стоит ничего. Я ослепил Эггро, свел его с ума единственным ударом Тцуанкейо Тхагкуво, заставил захлебываться собственной яростью и тратить силы впустую. В этом было что-то неправильное, что-то такое, чего я никак не ожидал и не мог предусмотреть, но все же сейчас эта неправильность послужила мне на пользу, и стоило воспользовать ситуацией и, наконец, уйти. Позже я обязательно вернусь к этому событию в своих мыслях и постараюсь понять, что же произошло и почему великолепный боец, силу которого я хорошо помнил по временам, предшествовавшим падению Горгелойга, оказался вдруг столь слаб, что не выдержал и одного моего удара? Я никогда не был великим воителем вроде Палача или Безумца, мои сильные стороны — интриги, предательство, коварство и колдовство — приносили хорошие плоды в долгосрочной перспективе, но я никогда не переоценивал своих способностей в прямом столкновении. Я мог доставить массу неприятностей в том случае, если подготовился и спланировал все заранее, учел время, место, оружие, слабые и сильные стороны противника — но сейчас я был совершенно не готов к столкновению с Эггро или с любым другим Темным Князем, даже соответствующий боевой атрибут пришлось формировать буквально на ходу — и я все же победил. Эггро жив, но это легко исправить — я мог добить его или даже попробовать, используя яд в его царственном облике как ключ, распространиться в Кровавом Князе далее, проникнуть в его внутренние миры и бисуриты, отравить и извратить питающие его Источники, уничтожить или свести с ума иные его облики. Я ничего из этого не сделал, потому что все это требовало времени и сил, а главное — было совершенно бесцельно: перед Последовавшими в целом и передо мной в частности стояли сейчас совсем другие задачи, которые требовали незамедлительного решения, а убийство Эггро привлекло бы к этому конфликту слишком много ненужного внимания. Нет-нет, неожиданная слабость одного из возлежащих на Дне — это секрет, который не следует раскрывать прежде времени. У случившегося есть какая-то причина, и я должен понять — какая, чтобы иметь возможность использовать это знание себе на пользу. И менее всего о случившемся следует знать моим любимым братьям.
Палач был воскрешен в мире, называемом Бенхали, расположенном в третьем круге Преисподней — в той его части, где подвергались пыткам невольные или раскаявшиеся детоубийцы, а также женщины, вытравившие плод из своего чрева. Здесь было много дыма; в больших ямах горели огни и были видны движения множества тел: демоны измывались над своими жертвами всевозможными способами. Вспомнилась история, которую я читал на земле, когда еще был человеком: к святому Цильбасу приставили демона для того, чтобы смущать умы тех, кто приходил к Цильбасу за советом — и, таким образом, ввести в уныние святого. Один человек спросил Цильбаса: «верно ли, что всякая женщина, убившая свое дитя или вытравившая плод, попадает в Бенхали?», на что старец ответил «именно так, если только не падет еще ниже».
