Не обрыв это был, а плотина! Невесть когда, деревья, подхваченные ручьём, заклинило между скал, потом образовавшийся затор укрепился илом, глиной, песком, застыл до поры. И вот древесина сгнила. Оказалось, что достаточно одной пули, дабы оборвать последний волосок, — и плотины не стало.
— Тикаем!
Из последних сил Фёдор рванулся к тропке, приволакивая раненую ногу, хватаясь за мозолистую пятерню Исаева, бочком-бочком взбираясь по карнизу, а перед глазами оплывала глина, расщепленные стволы опрокидывались в грязевой лаве, и вот хлынула вода.
Мгновенно заполнив собою весь каньон, поднимая грязную пену сажени на три, озеро ринулось на свободу, с тяжёлым грохотаньем истекая со своего ложа, смывая людей, лошадей, камни…
Чуга распластался по скале, нахлынувшая мутная вода накрыла его по грудь.
— Держись!
— Да держусь я…
Прижимаясь к камню изо всех сил, Фёдор глядел, как беснуется уходящее озеро, как кружит и хлещет обезумевшая влага, не умещаясь в узости, как мутные волны вспухают громадными буграми, вертя брёвна, как спички.
Скала, к которой прилепился помор, дрожала, но не так уж велико было озеро — вода стала спадать. Вот коричневые пенные разводы кружат у пояса, вот — у колена, вот — едва покрывают дно Каньона-дель-Корво.
Всё, вода ушла. От обрыва не осталось ничего, даже дно бывшего озера сверкало мытой галькой — поток смыл все наносы.
Напрягавшийся до ломоты, Чуга едва не упал и поспешил спуститься, переставляя дрожащие ноги.
— Кровь утекла не вся, чуток осталось! — болтал Исаев.
Разорвав рубаху на полосы, он наспех перебинтовал Фёдору руку, ногу, бочину. Раны не выглядели опасными, но больно, чёрт…
— Потерпишь… — прохрипел Чуга, сам себя уговаривая.
Семён подхватил помора, уложив его руку себе на шею, да и пошагал, оглядываясь, к бывшему озеру. Если гонтовцы поджидают их за устьем, то встретят явно не цветами, думал Фёдор. А боец из него пока никакой. Одним махом семерых побивахом — это только в сказке бывает, по жизни семеро одного забивают до смерти…
— Передохнём!
Прислонившись к скале, чтобы не шататься и не напрягать раненую ногу, помор тщательно прочистил револьвер и зарядил его.
— Я сам, Сёма.
— Я шо-то плохо не понял!
— Я сам, сказал!
— Ша, хозяин, я без второго слова всё понимаю…
Держа оружие в левой руке, Чуга поковылял по грязным, мокрым камням — ещё недавно они были ложем озера.
Пара утёсов впереди, по правую руку, зажимала проход, через который «конестога» протиснуться могла, хоть кое-где и чиркнув бортами о камень. Потом дорога сделалась пошире. Постепенно поднимаясь, она вывела Чугу с Исаевым в небольшую укромную долинку. Справа высилась Ла-Рока, громадная красная меза, как мексиканцы прозывали Столовые горы, а у её подножия покоились руины старинной испанской асиенды. Стены, увенчанные гордыми альменас,
