Было темно, но солнце прорезало щель над низкой дверцей.
Сухов шевельнулся и еле сдержал стон — отходили его как следует, все бока болят. Но рёбра вроде целы. И руки не связаны.
Чем не позитив?
— Вот же ж… — начал и не договорил Олег.
Откинувшись на ворох парусины, он постарался расслабиться. Удовольствия, правда, не получил.
Былая злость прошла, оставив по себе усталость и глухое раздражение.
Сухов поморщился. Гадство какое…
Даже то, что он спас дочку, утешало мало.
Спору нет, оказавшись в семнадцатом столетии, на пустынном берегу, ребёнок был бы обречён.
Но чего ж ты сам такой неповоротливый, такой медлительный! Может, стоило Наташку не отбрасывать, а, схватив в охапку, вдвоём стартовать к лагерю?
Ага, и очутиться здесь!
Чтобы какой-нибудь тутошний чадолюб, замочив папашу, сюсюкал, пуская слюни: «А кто это у нас такой ма-аленький? А кто это у нас такой пу-ухленький?» Брр…
Олег полапал себя по карманам. Ножа не было. Реквизировали.
Сухов вздохнул. Какой-то он неправильный попаданец — ни ноутбука, ни «калаша»…
Босяк. Зато весь в белом…
Состояние было очень странным, будто он попал то ли в свой собственный, то ли в чужой сон.
Нет, Олег верил, что на дворе — одна тыща шестьсот шестьдесят восьмой, и всё вокруг «по правде», но и некая инерция жила в нём, не выветривались понятия двадцать первого столетия.
Будущее плохо таяло в минувшем, как кусковой сахар в остывшем чае.
Благо руки-ноги жили будто бы отдельно от рассудка, подчиняясь голым рефлексам. Оттого и жив до сих пор…
Хм… Качает, однако, не слабо. И солнце уже не засвечивает контур двери. Потемнело, словно ночною порой.
Зато как ветер гудит в снастях… Не иначе буря надвигается.
Олег пошатал дверь, пробуя её на прочность, и в этот самый момент она распахнулась настежь.
Нагнувшийся под притолокой Чак резко отшатнулся. Загудело дерево.
— А, дьявол! — прошипел Нормандец. — Что, на волю решил податься?
Страха в нём заметно не было.
— Полезно бывать на свежем воздухе, — сдержанно ответил Сухов.
Посопев, Чак спросил деловито:
— К кораблю привычен ли?
— Есть немного.
— Поработаешь с парусами. Шторм идёт!
— Вижу, — сказал Олег, оглядывая посмурневшее море и бешено несущиеся тучи.
— Тогда чего стоишь? Марш!
Сухов не стал спорить — волны уже захлёстывали, с грохотом колотя в борта, словно в там-там.
Когда море спокойно, то яхта или галиот кажутся прочными и основательными, почти как твердь земная.
Но стоит только подняться буре, и бешеные порывы ветра живо выдувают обманчивые впечатления — даже большой корабль представляется жалкой скорлупкой среди кипени волн, чудом удерживающейся на плаву.
