— Нешто мы без понятия? — пробурчал Олфоромей.
— Вот и прекрасно. А чтобы вои сами на вас не кинулись, луки примените — тупыми стрелами в шею метьте, а острыми — в ногу, в руку… Не дойдёт — в пузо натыкайте! Понятно?
— Ага! — прокатилось по толпе. — Понятно, цего там… Ясно дело!
— Ну, раз ясно, тогда вперёд.
Первыми на пути новиков попались свои же новгородцы — человек двадцать здоровяков увлечённо громили лавку, мечами раздирая тюки, секирами вскрывая сундуки.
Сам купец в отчаянии метался вокруг, всплескивая руками и упрашивая налётчиков оставить ему хоть что-нибудь. Новгородцы хохотали в ответ и добродушно отмахивались от назойливого киевлянина, продолжая делить ценные вещи.
— Не трогать! — гаркнул Олег, подъезжая и кладя руку на меч.
Здоровяки, те из них, кто располагался ближе к дверям лавки, остолбенели. Иные же, из тех, кто забрался поглубже, не слыхали ничего, поглощенные изыманием чужого добра.
— Глянь-ко, Фрол! — доносились их глухие голоса. — Никак, сукно… Доброе!
Новгородец, что стоял в дверях, с кудрявенькой бородкой и перебитым носом, оглянулся на Фрола. Снова оборотился к Сухову, растягивая рот до ушей, словно в предвкушении скорой веселухи. На шее у него болталась целая связка лисьих да куньих мехов, а за полурасстёгнутый панцирь была напихана бухарская хлопчатая зендянь — лазоревая, с белыми цветами.
— А эт-то цто тако? — вопросил он гнусаво. — Цто эт-то за лёв-звирь выискался, рыкает на нас? Да страшно-то как, я аж убоялси!
Из лавки стали выглядывать прочие любители поживы, и купец, поозиравшись, бросился к Олегу, на колени пал.
— Убереги! — взвыл он. — Последнего лишают!
— Замолкни, купечь! — прикрикнул на него здоровяк.
— Княжье дело! — провозгласил Сухов. — Ярослав Всеволодович приказал местных не обижать. Ну-ка, вернули всё на место, и марш отсюда!
Новгородцы переглянулись и загоготали — от души, радуясь силе своей, здоровью крепкому, воле и скорому развлечению.
— Слышь-ко, — заговорил с угрозой ополченец с перебитым носом, — мотай отседова, а то допросиссе!
— Слышь, гугнявый, — ответил ему в тон Олег, — ты вон зендянцу хапнул, а заплатил ли?
Вой оскорбился и потянулся за мечом.
— Олфоромей, — негромко сказал Сухов, и в тот же миг тупая стрела ударила новгородца в шею, рассекая кожу до крови и вырубая добра молодца на счёт «раз». Гугнявый, где стоял, там и упал, выстелился на пороге. Товарищи его растерялись сперва, а в следующее мгновение поперли, памятуя, что штурм и натиск — средство посерьёзнее ума-разума.
