Наш сосед, который дарил мне игрушки «Йо-йо» и угощал батончиками «Слинкис», оказался правой рукой главы криминального клана Геновизи и был найден мертвым на заднем сиденье своего автомобиля «Линкольн континентал».
Люди, которые родились в Массапикуа и Массапикуа-Парке, отчаянно стремились уехать оттуда, сбежать в какой-нибудь город, название которого они смогли бы произносить правильно. (Я никогда не был в Ойстер-Бей, и моя мать называет его Эрстер-Бэй, как Эд Нортон в фильме «Новобрачные».)
Когда я был ребенком, отец водил коричневую «импалу». Теперь у него синий «катлас». Синий, под цвет воды в бассейне.
У нас не было бассейна. «Сапожник без сапог», — частенько иронизировал отец. У нас была только круглая ванна, которую наполняли водой с помощью резинового шланга и прятали в подвале до конца года, пока подвал не покрывался плесенью и серо-коричневыми грязными разводами.
Мои родители, как бы то ни было, честные и благородные люди, и я регулярно с ними общаюсь. Но, если кто-нибудь из них зашел бы ко мне на работу, я, страшно даже подумать, начал бы гоняться за ним, скажем, с подвернувшимися под руку ножницами или дыроколом с намерением убить на месте.
Они очень мною гордятся.
Я никогда не учился в Колгейте, Беркли, Оук-Парке, который находился якобы, в штате Иллинойс, или в Ливерпульском университете. Я выбрал эти места только потому, что вряд ли кто из корпорации «Версаль паблишинг» бывал там. Ссылаться на Гарвард и Йель было слишком рискованным, так же как на Оксфорд, Кембридж, Андовер и Чоит. Даже упоминание о Беркли было немного опасным, и я всякий раз готов улепетывать, когда кто-нибудь говорит мне, что учился в Беркли или знает кого-то оттуда.
Не знаю, смогу ли я признаться когда-нибудь, где я на самом деле ходил в колледж. Об этом грустно вспоминать.
После колледжа я провел три года в маленькой бесплатной манхэттенской газетенке «Ист-Сайд-лайф», стопками раскладываемой в подъездах жилых домов, в книжных магазинах, банках и кофейнях возле касс. Полгазеты занимали обзоры ресторанов и статьи, отражающие местный колорит (или, как мы говорили, «местную блеклость»), а другую половину — реклама недвижимости, эскорт-услуг и лавочек переселенцев с Ближнего Востока и из Юго-Восточной Азии, торгующих матрасами.
В своем единственном приличном костюме и с насквозь фальшивым резюме в руках я пришел на собеседование в «Версаль». Стоило им позвонить в Колгейт, Беркли или Ливерпуль, как я не получил бы работы. Но мне было нечего терять. К тому же они не смогли бы дозвониться в тот интернат в Оук-Парке, где я переводил Овидия и Плиния, потому что его просто не существует.
