— Ну вот я и задержал… проверить, — объяснял Айвазян.
— Опустите руки.
Мужчина опустил руки.
— Рыбак я. Иван Тимофеевич Пырин, значит, моя фамилия будет, а это моя баба, Лизавета.
И когда мы разобрались, пришлось извиниться.
— Желаем здоровья, — добродушно произнес Пырин, — а вы, молодой человек, — обратился он к Айвазяну, — уж не обессудьте.
Карэн водил носком ботинка по земле, опустив глаза.
…Медленно тикают ходики, медленно бегут часы. Скоро вечер. Уже третий день длится поиск нарушителей.
Забрызганный доверху «газик» майора Павлова несколько раз останавливался у нашего поста. Офицер-пограничник, запыленный, небритый, с осунувшимся лицом и красными от бессонницы глазами, слушал мои доклады, и брови его сурово сходились на переносице.
Уставшие, мы сидим в домике. Хочется снять ботинки, вытянуть затекшие ноги, забраться под чистую простынь и уснуть, но нельзя.
Зазвонил телефон. В трубке послышался знакомый голос майора:
— «Пятерка», «Пятерка»…
Не успел я ответить, как за окном прострекотала дробь автомата.
— На посту стрельба! — крикнул я в трубку и выскочил из помещения.
Впереди бежали Новоселов и Ломов. От шлагбаума к кустам метнулась фигура. Петухова на посту не было.
— Новоселов, на пост, Ломов, за мной! — приказал я.
Мы бросились через кусты.
— Стой, руки вверх!
Человек бежал на меня. Мохнатые брови, заплывшие глаза, в руках блестела вороненая сталь пистолета. Громыхнул выстрел. Я упал человеку под ноги. Мы поднялись почти одновременно. Неизвестный шагнул на меня. Но в это время на его голову обрушился пудовый кулак Ломова. Человек как-то странно ухнул, присел и свалился.
— Готов, — сказал Ломов.
— Насмерть?!
— Ни, скоро очухается.
Незнакомец был одет, как обычно одеваются наши торговые моряки: черный китель, капитанская фуражка, ботинки на толстой подошве. Обыскав его, мы обнаружили паспорт, командировочное удостоверение, деньги. Ломов рассматривал пистолет.
— Заграничный, — словно эксперт, заключил он.
Мы перетащили неизвестного в караульное помещение, связали и оставили под охраной Айвазяна, а сами заторопились к шлагбауму. Меня беспокоило исчезновение Петухова.
А он лежал на дороге, широко раскинув руки; бушлат был расстегнут, на животе расплылось большое пятно. Над матросом склонился Новоселов.
— Почерк… почерк… почерк… — побелевшими губами шептал Петухов одно слово.
— Петя, Петя, — пытался заговорить с раненым старшина.
Зафыркал знакомый «газик». Из машины выпрыгнули Павлов и еще два офицера-пограничника.
