Катастрофа разразилась минут через пятнадцать после ликующих воплей «ура!», под которые мы сдвинули бокалы с шампанским. Что-то зашипело, свет замигал, потом погас вовсе. Грохот, звон разбитой посуды, крики, звук резко отодвигаемых стульев, Васин приказ «не двигаться!», треск радиопомех, абракадабра из цифр, которые Вася повторял в рацию как заведенный… Боюсь, не смогу восстановить, что за чем следовало. Помню пятно света, что, покружив по скатерти, выхватило торс упавшего на стол Первушина, женский визг (кажется, Ксюшин), чей-то всхлип, недоуменный голос Фимы: «Как же это?..», топот на лестничной площадке, вспыхнувший свет. И макушку Первушина со зловещим глянцем набухающей на глазах темной лужицы крови, скрывшей рану.
Откуда-то материализовался Васин коллега.
— Вот аптечка. Стерильные салфетки, перекись, бинты.
Вася с треском вскрыл пакеты, велел напарнику держать голову Первушина, и ловко взялся за перевязку.
— Сами довезем или «скорую» вызвать? — спросил напарник.
— Сами, «скорой» до утра не дождешься. Все, понесли!
Из-за стола поднялась бледная до синевы Эмма.
— Мальчики, можно мы с Ильей поедем следом?
«Мальчики» переглянулись, Васин напарник собирался было возразить, но Вася его опередил:
— Ладно, только машину поведу я. Павлик, поднимаем! Эмма Самсонова, придерживайте его сзади за шею, только аккуратно, голову нельзя встряхивать. Пошли!
Они осторожно подняли Первушина, и процессия, замыкаемая Ильей, скрылась в прихожей.
Конец немой сцене, последовавшей за их уходом, положила Ксюша.
— Фима, не трогай! Она же в крови!
Я перевел взгляд на Фиму и увидел, что он задумчиво разглядывает тыльную сторону рамы, в которую вместе с серебряным окладом была заключена рухнувшая на Первушина икона.
— Странно… Я же помню, она держалась на стальном ушке. Вот и дырки от крепежа…
— Фима, как ты можешь в такую минуту?..
Я встал со своего места, подошел к супругам и положил будущей мамочке руку на плечо.
— Ксюш, тебе вредно волноваться. Может, отвести тебя к Ване?
— Не мелите чепухи, молодой человек! — подала голос Анна Елисеевна. — Вы бы еще камеру-одиночку предложили! Как женщина может не волноваться в таких обстоятельствах, скажите на милость? А если уж волнения не избежать, то волноваться нужно на людях. Фима, что не так с этой иконой?
— Она держалась на специальном крепеже со стальным ушком. Я хорошо это помню: своими глазами видел летом, когда мы здесь ремонт делали. А теперь вместо крепежа приклеен кусок нейлонового шнура. И что самое странное, он не порван, не перетерт… Видишь, Гоша, оплавленные концы?
