Первое дело Василисы Потаповой | страница 21



Я не стала сообщать смущенной хозяйке, что еще не встречала кусачих эрделей и сильно сомневаюсь, что такие бывают. Смущение — отличный стимулятор откровенности. Бедная женщина даже не поинтересовалась, почему я спрашиваю ее о времени встречи с соседкой.

— Конечно, помню. У нас строгий режим, мы всегда в десять гуляем, и утром, и вечером.

Итак, Марину Захаровну можно было вычеркнуть. Равно как и прочих родственников. Даже если троюродные кузены и прознали каким-то образом о Радкином существовании, я не могла вообразить причину, заставившую их зверски убить ее мужа и перевести стрелки на Радку.

Значит, придется уточнять и дополнять список ее знакомых. Выяснить, кто та блеклая девица из Полиграфа, съездить на Кузнецкий в Школу изящных искусств, расспросить нынешних соучеников Радмилы. Но с визитом в Школу придется подождать до понедельника, а пока на повестке дня визит к Луньковой. Должно быть, она сладко отсыпается после бурной ночи, ну так я подпорчу ей это удовольствие.

И я злорадно ускорила шаг, прикидывая на ходу, годится ли Лушка на роль моего убийцы. С одной стороны, эпитеты «безжалостная», «холодная» и «расчетливая» на нее вроде бы не налезали. Помимо навязчивости и невероятной цепкости Лунькову отличали болтливость, вредность и недалекость, а эти качества не очень сочетаются с холодным расчетом. С другой стороны, как верно подметила Марина Захаровна, Ольга была завистлива. И в первую очередь она завидовала именно Радке, на яркую красоту которой молодые люди слетались, как мотыльки на огонь.

Смыслом Лушкиной жизни всегда, еще со школы, была охота на мальчиков. При этом «ничейные» мальчики ее не интересовали, ей непременно подавай мальчика, по которому вздыхали другие девочки, в крайнем случае — мальчика, который сам добивался благосклонности какой-нибудь красавицы. Тут Лушка развивала бешеную активность и практически всегда (редкому экземпляру мужеского пола не польстит столь горячий интерес со стороны хорошенькой девушки) заполучала желанный трофей. Но удержать при себе не могла. Через месяц, от силы через два «трофей» не без усилий отцеплял от себя Пиявку и резво уносился прочь.

На этом этапе Пиявка присасывалась ко мне, требуя понимания, сочувствия и признания, что судьба обходится с ней чертовски несправедливо. Когда-то я честно пыталась донести до страдалицы, что ее неудачи — результат ее собственного отношения к молодым людям. Мало кто способен на стойкую привязанность к девице, которую любовь интересует только в декоративно-прикладном смысле, для которой очередной влюбленный олух — нечто вроде пера на шляпу. Но Лунькову мои откровения не занимали, ее полностью устраивала собственная точка зрения, которая заключалась в том, что ей «на мужиков не везет». А Радке везет, причем совершенно незаслуженно.