Да, эта свобода пока больше всего похожа на ту, что выпадает на долю изгнаннику, объявленному вне закона. Ведь сейчас важно выжить, важно оказаться достойным этого шанса на выживание, важно проявить ум и не разучиться шутить, приманить удачу и суметь воспользоваться обстоятельствами. Но именно эта разновидность свободы больше всего пришлась по вкусу отцу, по крайней мере, такое впечатление у меня возникает задним числом. И я отчетливо помню, что в детстве больше всего любил истории, в которых отец ПОДТВЕРЖДАЛ СВОЕ ПРАВО на свободу.
Вот, например, его рассказ о переправе через Эльбу.
— Эльба, — произносит голос отца на пленке, — стала чем-то вроде главной демаркационной линии для любых групп и группок, бросивших свои части в мае сорок пятого и жаждавших лишь одного: спасти свою шкуру. Эльба же пересекает Германию. Вот и нам, хочешь не хочешь, пришлось через нее переправляться.
— С востока на запад или с запада на восток? — спрашиваю я.
— Слушай, не мучай меня такими вопросами, тогда же царил полный хаос!
— И все-таки, — вставляю я, — куда вы, собственно, направлялись?
— ПОДАЛЬШЕ ОТ ВОЙНЫ, — говорит отец, — ведь с запада наступали англичане с америкашками, с востока — русские, а в середине окопались последние нацисты. Вот уж кому мы совсем не хотели попасть в лапы. Кто же согласится ни за что погибнуть в последний момент? Нас было четверо: кинохроникер, с которым я работал еще в Ремагене, радист, водитель и я, грешный. Все австрийцы. Нет, подожди, кажется, кинохроникер был из Баварии. Но не важно, сначала мы с легкостью проскальзывали в любую дыру. А все потому, что спереди, на радиаторе нашего, если мне не изменяет память, «Пежо», у нас был укреплен большой плакат с надписью: «АВТОМОБИЛЬ СПЕЦИАЛЬНОГО НАЗНАЧЕНИЯ. ПРОПУСКАТЬ ПО ПЕРВОМУ ТРЕБОВАНИЮ БЕЗ ДОСМОТРА». Так мы с легкостью доехали до Эльбы, а там застряли.
«Без особого приказа командира части, ответственной за данный участок фронта, — напрямик заявили нам, да что уж, не буду скрывать, заорали, — дальше вы не проедете». Ну, вот, мы поняли, что головой стену не проломим. И пока вернулись на четыре-пять километров назад, на наши оборонительные позиции. А потом случилось вот что, — настоящий сюжет из бравого солдата Швейка; вот, значит, как все было…
* * *
Что касается Швейка, то ЕСЛИ уж отец заслужил литературный памятник, он всегда представляется мне похожим на этого бравого солдата. Или на капитана из Кёпеника.[40]
