У меня брови поползли на лоб. И тошнотворный комок усилился,так что я не выдержала и закашлялась.
– Да ладно тебе! – толстяк сжал свободной рукой мою грудь и довольно шмыгнул. – Не парься ты так. Здесь все свои. Хочешь я тебя первым приласкаю? М? А ну-ка,иди сюда.
От неожиданности я подпрыгнула и, не прицеливаясь, врезала локтем по лицу Хьюна, сбрасывая с себя его похотливые руки, все измызганные в соплях и… в чем-то еще… в чем-то липком.
– Сука! – толстяк завопил и соскочил со своего сиденья, поливая светлую обивку салона хлещущей из носа кровью. - Эта сука сломала мне нос! Сломала нос!
Я испуганно отшатнулась, не ожидая, что он так пронзительно заорет.
– Ха! – чернокоҗая магичка победно вскинула руки. - Наконец-то это хоть кто-то сделал! Молодец, рыжуха!
– Я… – растерянно опустив руки, осталась стоять на месте, не понимая, что мне делать. – Прости… – поморщилась я, когда парень, не переставая кричать, начал сыпать на меня проклятьями. Хорошо хоть путы блокируют магию. - Ну прости-и-и, я не хотела!
– Ах ты, сучка! – он кинулся на меня с кулаками. – Сломала мне нос!
– Не стой, садись на мое место. - Наркоман неожиданно потянул меня за рукав, отгораживая от толстяка своим высоким худощавым телом. - Здесь и без ваших препирательств блевать тянет.
Обрадовавшись внезапной помощи, пришедшей со стороны, я поблагодарила молчаливого парня и перебралась на сиденье поближе к окну и подальше от чертыхающегося грязными ругательствами Хьюна. Толстяк вопил всю дорогу до изолятора, а когда открылась дверь и дневные стражи приказали всем выходить, он с криками бросился на них, требуя доставить его в больницу и как можнo скорее, пока он не истек кровью и не умер. Стражи повеселились от души,и пока Хьюн бегал вокруг них, держались за автобус, чуть ли не сползая по нему от непрерывного смеха.
Год назад перед верховным судом, на котором конгресс принял решение о моем пожизненном заключении под стражу Обители, я целую неделю провела в изоляторе временного содержания в темной камере, где вместо сортира – яма в полу. После смерти Ричарда власти подняли такой скандал, что первые дни никто не хотел вести меня на суд, кoнгресс всерьез рассматривал вариант прилюдной казни, дабы преподать урок остальным. Семь дней я не дышала. Отрешėнно сидела в общей камере и ожидала вердикта конгресса, особо не надеясь на помилование. Ужас тех дней навсегда укоренился в моей памяти, и я никак не могла подумать, что спустя год мне сңова придется сюда вернуться.
