Одинокий друг одиноких | страница 22



он пляской согревался,
горячими слезами
разрисовал стекло.


Летучие Олени
в брильянтовой сирени,
жемчужные фламинго,
серебряные львы..
Вот скачет белый рыцарь
с царем горы сразиться.
и плавает жар-птица
в излучинах листвы,
а вот павлинов стая
из пальмы вырастает,
алмазная корона,
колчан хрустальных стрел...
А мальчик нас оставил
и подпись не поставил!
под утро жарко стало,
на небо улетел…

Этот стишок о происхождении морозных узоров начат был мной в 7-летнем возрасте и до сих пор еще не закончен..

Наивный, далекий от совершенства стишок — не только про себя-неуслышанного. Это про всех детишек, которые ничего от сонного и глухого взрослого мира не добились, не достучались, не докричались, но не сдались.

Про всех одиночек, оставшихся на морозе и научившихся согреваться теплом движения и огнем красоты..


школа одиночества, или полусвои

(по мотивам из «нестандартного ребенка»)


…Сперва кроватка была слишком просторной, потом как раз, потом тесной, потом ненужной, но расставаться жалко… И комната, и коридор были громадными, полными чудес и угроз, а потом стали маленькими и скучными.

И двор, и улица, и вечная на ней лужа, когда-то бывшая океаном, и чертополох, и три кустика за пустырем, бывшие джунгли..

Были времена, когда травы еще не было, но зато были травинки, много-много травин, огромных, как деревья, и не похожих одна на другую. Сколько по ним лазало и бродило удивительных существ — такие большие, такие всякие… Куда они делись?

Все уменьшается до невидимости.

Город, бывший вселенной, становится уголком, точкой на карте, сами мы делаемся пылинками. И отлетаем все дальше — от своего мира от своего уголка от себя.

Тьму, откуда являемся, помним, да, помним Вечность — какою-то иной памятью, которую осознать не можем, просто ею живем..

Так и самое раннее свое детство — подсознанием помним, сознанием вспомнить не получается… А вот во сне — может быть…

Сперва никакой ребенок не убежден, что мир, в который он попал — его мир, свой мир; слишком много всего непонятного, удивительного и страшного, слишком много всего…

Но потом, если только развитие идет не в сторону аутизма, не внутрь, а по обычной программе приспособления к жизни — вовне, — убеждаемся, начинаем все глубже верить (потому что очень хотим верить!) — да, этот мир — мой, для меня, в нем есть все, что мне нужно, и многое сверх того. Можно жить весело, жить прекрасно, жить вечно!..

Если б только не одна страшная притягательная штука, называемая «нельзя»…