— Лося, ты нормальная, — Ян обнял меня. — Другая, но нормальная. Тебе просто нужно быть спокойнее, больше верить в себя, в силу своих решений и своего выбора. Ты же понимаешь, никто не может изменить твой мир, кроме тебя самой. И никто тебя не бросает, я же твой друг, и я здесь.
В ответ я только громко шмыгнула, размазывая по щекам слезы. В минуты, когда Ян говорил о силе, заключенной внутри нас самих, я верила ему. Верила, потому что он отличался от других людей еще сильнее, чем я, но учился жить с этим. Я помню, как из замкнутого и нелюдимого ребенка он рос и превращался в интересного собеседника, доброго и отзывчивого человека, сохраняя при этом верность себе. И такая сила духа непомерно меня восхищала. А я сама, кажется, наоборот, утрачивала не только близких людей, но и любовь — и их, и свою собственную.
— А ты помнишь, когда научился влиять на чужие чувства? — спросила я и кинула в воду гладкий камешек. Он звонко булькнул где-то вдалеке.
— Нет. Мне кажется, я с самого начала был таким, — Ян задумчиво почесал подбородок. — До переезда у нас был огромный ленивый кот. Он никогда не хотел со мной играть, но, если мне было слишком скучно, я мог заставить его захотеть. Понимаешь? Не просто заставить бегать за клубком, а именно вызвать желание это делать. Тогда я думал, что так могут все. Вроде, этот кот в итоге сбежал.
— А потом ты научился применять свою способность на людях?
Ян тоже нашел камешек и кинул его в реку. Он улетел намного дальше моего, и плеска почти не было слышно.
— Впервые я сделал это с отцом. Когда мы потеряли маму, я видел, что от горя он медленно, но целеустремленно съезжает с катушек. Он стал меньше говорить, меньше заниматься делами, а около нашего старого дома соорудил небольшой алтарь с её фотографией. Иногда я слышал, как он говорит с ней, не так, как обращаются к мертвым, а так, как к живым. С каждым днем ему становилось хуже, а мне страшнее, и тогда я решился. У меня не было фигурок, и я вытянул большую часть его тоски в себя. Мне понадобилось много времени, чтобы затем совладать с ней и выпустить, и я не помню, делал ли все правильно, но это помогло. Его безумие и уныние стали слабеть и отступили, он продал дом, а когда мы приехали сюда уже не сооружал никакого алтаря.
— Так ты можешь воздействовать на чувства людей без их согласия! — я сказала это так громко, что какая-то птица над нами шумно ретировалась из своего укрытия.
— Могу, но я почти никогда не делаю этого. По крайней мере, очень стараюсь.
