Если тяжело было положение литературы вообще при таком характере цензуры, то особенно трудно приходилось периодической печати. Правительство обращало усиленное внимание на журналы и газеты.
Насколько строго относилось тогда правительство к периодической печати, видно, например, из печальной судьбы Европейца. Этот журнал стал издавать в Москве в 1831 году И. В. Киреевский; первая же книжка вызвала решительное осуждение, особенно признана вредной статья самого издателя — «Девятнадцатый век». На эту статью обратил особое внимание сам государь, и шеф жандармов граф Бенкендорф сообщил министру народного просвещения кн. Ливену: «Его Величество изволил найти, что вся статья сия есть не что иное, как рассуждение о высшей политике, хотя в начале оной сочинитель и утверждает, что он говорит не о политике, а о литературе. Но стоит обратить только некоторое внимание, чтоб видеть, что сочинитель, рассуждая будто бы о литературе, разумеет совсем иное, что под словом «просвещение» он понимает «свободу», что «деятельность разума» означает у него «революцию», а «искусно отысканная средина» не что иное, как «конституция»… Оная статья, невзирая на ее нелепость, писана в духе самом неблагонамеренном…» Европеец был запрещен, и в то же время состоялось высочайшее повеление о недозволении никакого нового журнала без особого высочайшего разрешения.
Немало цензурных строгостей было вызвано прямо журналами, иногда эти новые распоряжения делались в такой неопределенной форме, что, конечно, еще усиливали возможность произвола. Так, в 1836 году министр распорядился: «Цензура должна иметь строжайшее наблюдение, чтобы в повременных изданиях не возобновлялась литературная полемика в том виде, в каком она в прежние годы овладела было журналами обеих столиц».
Всякие мелочи обращали на себя внимание. Вот примеры этого. По поводу жалобы одной газетной статьи на дороговизну извозчиков, которые берут что хотят с пассажиров, приезжающих с ночными поездами, — что бьшо принято за порицание полиции, — велено: «Сделать общее по цензуре распоряжение, дабы впредь не было допускаемо в печати никаких, хотя бы и косвенных, порицаний действий или распоряжений правительства и установленных властей, к какой бы степени сии последнее ни принадлежали». В 1847 году было «обращено особенное внимание на журнальные и другие статьи об отечественной истории, для предотвращения в оных рассуждений о вопросах государственных и политических, которых изложение должно быть допускаемо с особенной осторожностью и только в пределах самой строгой умеренности…» Или еще: «Поставить цензорам в непременную обязанность не пропускать в печать выражений, заключающих в себе намеки на строгость цензуры, пояснить, что запрещение цензурой впускать в Россию некоторые иностранные книги заключает в себе и запрещение говорить об их содержании в журналах, и тем более печатать отрывки из них в подлиннике или в переводе»
