— «Мессер» падает, видишь?! — возбужденно воскликнул Нефедьев.
— Какой же это «мессер»? Наш падает, — ответили. И услышал его излюбленное:
— Нет, не может быть!
А в сорок третьем году мы с ним даже поссорились на этой почве. Гнали фашистов, били их в хвост и в гриву, но случалось, упиралась где-нибудь вражеская группа — и никак ее не опрокинуть.
— Смотри, — сказал я Нефедьеву, — и отступать-то гитлеровцы умеют. Планово отступают. Зацепились, и мы вчера с тобой полдня бились, не могли их столкнуть. А сегодня они отошли, и даже ломаной гильзы не оставили.
Нефедьев рассердился:
— Как? Мы их гоним, лупим почем зря, а ты хвалишь!..
Бывало, в поздний час, когда обойдем оборону и возвратимся в штаб, начинались задушевные беседы. О чем? О разном. Ведь разговор возникал сам собой. Какие только темы не затрагивались! Тут и «Война и мир» Толстого, и значение личности в истории, и девушки, которых мы, молодые люди, просто обожествляли, и, конечно, споры о том, какая будет жизнь после победы…
Однажды кто-то заговорил о своем доме. Каждый вспомнил о родных и близких.
— А мне некому ни письма написать, ни денег послать, — с сожалением произнес я. — Все мои родные и близкие в оккупации.
— И у меня никого нет, — вздохнул Николай Шепрут.
Остальные почувствовали неловкость оттого, что они — счастливцы: их семьи живы-здоровы, не видят фашистов, не знают, что такое рабство. Товарищи стали успокаивать нас. А я посоветовал Шепруту вступить в переписку с какой-нибудь девушкой — ведь сколько писем из тыла, теплых, хороших, мы получали! — завяжется дружба, и переносить тяготы войны станет легче.
Я потому еще это сказал, что заместитель мой за последнее время стал как-то опускаться, перестал следить за собой, не брился, мог где угодно лечь и заснуть. А ведь он — начальник, должен подавать пример подчиненным. Лейтенант Вася Иванников заметил со смехом, что думал раньше, будто на войне не бреются, не умываются и свежие подворотнички не пришивают.
Без всякой связи с предыдущим Нефедьев задумчиво произнес:
— Интересно, что сейчас делают в Ставке, какие планы составляют?
— Взяли бы меня туда хоть окурки из пепельницы выносить… Краем уха услышать бы, сколько осталось до победы, — в тон Нефедьеву мечтательно промолвил Ильин.
— Давайте немного поспим, а то уже скоро рассвет.
— Отдыхайте… А я пободрствую. Напишу письмо в свою Казеевку. — И Ильин лезвием ножа убавил огонь «катюши», как мы называли самодельную лампу, скудно освещавшую наш блиндаж.
