Литровая пластмассовая бутыль, с опустившимся центром тяжести, от случайного касания рукавом собралась упасть, но была подхвачена и последнюю «сулейку» разлили по кружкам.
— Царствие ему небесное, Ваневитику.
Помянули, крякнули и тут же Матвеич лукаво подмигнул:
— На художника учишься… Художником в зоне знашь кого зовут? Кто мажет говном стены. Ну, день прошел, ближе к смерти и к свободе.
Очнулся Коглис под утро, еще до подъема. Когда уснул? И вспомнил, опять с ужасом, где находится и сколько еще здесь просыпаться.
Снова переврали:
— Кагалис, на выход.
Следователь молча кивнул на «здрасте»:
— Есть основание… подпиской о невыезде… Крюков прооперирован… свидетели в вашу пользу.
— Эх ты, короб-корыто, корчагой покрыто, — укорил Коглиса Утюг. Что он имел в виду?
В камере новость была уже известна. Непостижимо, как и та, вообще до его здесь появления: «Бриц Шимпу жухнул», что в переводе с блатного «еврей убил», а «фухтель» — смелый еврей.
Ни к кому не обращаясь, Матвеич произнес:
— Шимпа западло двинул и зарядил динамо. Двигает фуфлом. Он как мартышка, все хитрит, а жопа голая. Ему давно надо было голову оторвать и дать в руки поиграться. Ладно, отрихтуем на штыке.
Коглис не все понял, но догадался, посягнувшему на воровскую кассу Шимпе не позавидуешь.
— Может бердыч с ним спустить? — позаботился Утюг.
— Не-е… — качнул головой Матвеич. — Не нагружай студента.
За проходной милицейский «газик», он и привез его сюда. Сержант кивнул сурово:
— Залезай!
— Что? А зачем? Куда?
— Какие мы нервные! — хихикнул, доволен, шутка удалась. — Ладно, лезь в кабину, а я в каталажку, мне едино. Велели тебя добросить, в электричках отмены, а мы аккурат в ту сторону.
На станции вылез из «обезьянника», сунул Коглису пухлую и теплую руку:
— Свиданьица не пожелаю, лучше прощевай.
Давид скинул кеды, грязные носки швырнул в кусты. Ступни наслаждались прохладой земли.
Успели повзрослеть листья берез. Веселые бездельники теперь шептались о пустяках, а таинственный зеленый дым их юности исчез бесследно. Слабо-голубым зноем звенел полуденный зенит. Снова эта тропа, и бревно на берегу пруда, он сел, прикрыл глаза, а если еще случайно коснуться бы ее колена…
