– Почему вы так думаете? – возразил Дантон. – А вот я оплодотворяю ее.
– Посмотрим, – проговорил Марат и улыбнулся.
– Марат! – воскликнул Дантон, подметивший эту улыбку. – Я привык действовать всегда открыто, начистоту. Я ненавижу все, что пресмыкается. Я никогда не был и не буду мокрицей. Ваше место – подвал, мое – улица. Вы от всех сторонитесь, я доступен для всякого прохожего.
– Миленький господинчик, не хотите ли зайти ко мне? – пробормотал сквозь зубы Марат. И, перестав улыбаться, он продолжал вызывающим голосом: – Дантон, отдайте отчет относительно тридцати трех тысяч экю звонкой монетой, которые выплатил вам Монморен[187] от имени короля, под видом вознаграждения вас за потерянное вами место прокурора суда в Шатлэ.
– Я участвовал в деле четырнадцатого июля, – надменно проговорил Дантон.
– А королевские кладовые? А бриллианты короны?
– Я участвовал в деле шестого октября[188].
– А грабительства вашего alter ego[189] Лакруа в Бельгии?
– Я участвовал в деле двадцатого июня[190].
– А ссуды, выданные госпоже Монтанье?
– Я возбуждал народ при возвращении короля из Варенна[191].
– А оперный театр, построенный на доставленные вам деньги?
– Я вооружил парижские кварталы.
– А сто тысяч секретных сумм министерства юстиции?
– Я организовал движение десятого августа.
– А два миллиона негласных расходов собрания, из которых четверть перешла в ваш карман?
– Я остановил наступление неприятеля и загородил дорогу коалиции монархов.
– Вы – проститутка! – проговорил Марат.
– Да! – воскликнул Дантон, вскакивая, со свирепым выражением. – Пускай я продал себя, но зато я спас мир!
Робеспьер продолжал кусать себе ногти. Он неспособен был ни смеяться, ни улыбаться; ему недоставало громового смеха – Дантона, и жалящей улыбки – Марата.
– Я подобен океану, – продолжал Дантон. – У меня бывает прилив и отлив; при отливе видно дно моей души, при приливе видны ее высоко вздымающиеся волны.
– То есть ее пена, хотите вы сказать, – ехидно вставил Марат.
– Нет, ее буря, – возразил Дантон.
И они оба, Дантон и Марат, одновременно вскочили с мест. Марат, наконец, вышел из себя и из ехидны превратился в дракона.
– Вот как! – воскликнул он. – Вот как! Ни вы, Робеспьер, ни вы, Дантон, не желаете меня слушать! Ну, хорошо же, так вот что я вам скажу: вы оба погибли. Ваша политика довела вас до невозможности идти далее; вам нет никакого выхода, и то, что вы теперь делаете, закрывает перед вами все двери, кроме двери могилы.
