– На каком основании ты называешь меня бывшим? – спросил Монто.
– Да разве ты не был маркизом?
– Никогда! Отец мой был солдатом, дед мой был ткачом.
– Ну, рассказывай нам сказки, Монто!
– Моя фамилия вовсе не Монто, а Марибон!
– Ну, Марибон так Марибон! Для меня все равно.
И он пробормотал сквозь зубы:
– Удивительно, как нынче все стали открещиваться от титула маркиза!
Марат остановился в левом проходе, глядя на Монто и Шабо. Каждый раз, когда Марат входил в Конвент, поднимался гул, напоминающий отдаленный шум моря; вблизи же его все молчало. Марат не обращал внимания на этот шум, презрительно относясь к «кваканью болота».
В полутьме нижних скамеек указывали друг другу на него пальцами Конпэ из Уаза, Прюнель, епископ Виллар[345], впоследствии ставший членом Французской Академии, Бутру[346], Пети, Плэшар, Боннэ[347], Тибодо[348], Вальдрюш.
– Гляди-ка – Марат!
– Он, значит, не болен?
– Конечно, болен, если он явился сюда в халате!
– Неужели в халате?
– Да конечно же!
– Чего только он себе не позволяет!
– В таком виде являться в палату!
– Отчего бы и нет? Если он мог явиться сюда, увенчанный лаврами, то может же он являться и в халате.
– Бронзовое лицо и зубы словно из начищенной меди.
– Халат-то, кажется, у него новый.
– Из чего он сделан?
– Из репса.
– Полосатого?
– Посмотри-ка на лацканы!
– Они, кажется, сделаны из тигровой шкуры.
– Нить, из горностая.
– Должно быть, не из настоящего.
– И на нем чулки.
– Это странно!
– И башмаки с пряжками.
– Серебряными!
– Ну, этого не простит ему Камбулас, носящий деревянные башмаки.
На других скамьях делали вид, будто не замечают Марата, и разговаривали на другие темы. Сантонакс обратился к Дюссо с вопросом:
– Слышали, Дюссо? Бывший граф Бриенн…
– Тот самый, который сидел в тюрьме с бывшим герцогом Вильруа? Я знавал их обоих. Ну, что ж?
– Они так перетрусили, что кланялись каждому тюремному сторожу и однажды отказались сыграть партию в пикет, потому что в поданной им колоде карт были короли и королевы.
– Знаю. Ну, так что ж?
– Их обоих вчера казнили.
– А вообще как они держали себя в тюрьме?
– Довольно униженно. Но зато на эшафоте они выказали немалое мужество.
– Да, да, – воскликнул Дюссо, – умирать легче, чем жить!
Барер читал только что полученное донесение из Вандеи. Из Морбигана девятьсот человек и несколько орудий отправились на выручку Нанта. Крестьяне угрожали Редону. Была произведена атака на Пенбеф. Перед Мендрэном крейсировала эскадра для того, чтобы помешать высадке. Начиная с Энгранда до Мора весь берег был уставлен роялистскими батареями. Три тысячи крестьян овладели Порником с возгласами: «Да здравствуют англичане!» Одно письмо Сантерра в Конвент, прочитанное Барером, оканчивалось следующими словами: «Семь тысяч крестьян атаковали Ванн. Мы отбили их нападение, и они оставили в руках наших четыре орудия»…
