– Он здесь. Он замыслил на меня! – повторяла она с упорством.
Петр вспомнил и эту сцену и на мгновение замер от страха.
Несомненно, что-то есть! Ах он беспечный!
Завтра же поедет и обыщет все норки в городе, небось никакой лях не спрячется…
– Княже! – послышался в темноте вдруг встревоженный голос. – А, княже!
– Кто? Что надо? Это ты, Еремей? – спросил Петр, узнав десятского от караула.
– Я, княже! Прискакал гонец из Москвы. Хочет царя видеть.
– Гонец! Сведи его в караульную избу и вели утра ждать, а грамоту возьми.
– Не дает! До самого царя хочет. Беда на Москве.
– Что? – у Петра замерло сердце, и он быстро вскочил на ноги. – Какая беда?
– Мор! Чума, слышь. Весь город вымер.
– С нами крестная сила! Гонец! Где гонец?
– Здесь!
Князь быстро пошел за Еремеем.
Царскую палатку окружали три цепи часовых. Петр дошел до крайней цепи и там увидел гонца. Это был дворянский сын Никитин. Молодое лицо его при свете факелов было измучено и бледно. Одежда запылена и изорвана, конь его, покрытый пеной, весь дрожал мелкой дрожью и гнул ноги.
Петр быстро подошел к нему.
– От кого грамота? – спросил он.
– От князя Теряева-Распояхина и патриарха! – ответил Никитин. – Наказано немедля царю в руки дать.
– Семья государева сохранна?
– Слава богу! В Угреши перевезли!
Петр широко перекрестился и повел гонца за собой. Царь проснулся от тихого шепота в соседней горнице.
– Кто там шумит? Заглянь! – крикнул он строго.
Спальник выглянул и тотчас вернулся.
– Князь Петр Теряев гонца из Москвы привел.
– Гонца? Из Москвы? – испуганно вскрикнул царь. – Сюда его! Скорей! Огня неси! Ну!..
И минуту спустя, свесив босые ноги с постели, в одной рубахе, царь читал донесение Теряева и послание патриарха, а спальник держал подле него высокий подсвечник с шестью восковыми свечами.
Царь дочитал послание и скорбно опустил голову.
– Наколдовала старая! – прошептал он суеверно и поспешно перекрестился.
– Князь Петр, – сказал он, оправляясь, – зови конюшего ко мне и буди Трубецкого князя. С утром я на Москву еду немедля. Здесь Бог благословил меня, там покарал. Да будет воля Его! – проговорил он набожно.
Еще воины спали крепким сном, когда их начальники с тревожными лицами торопливо собирались к царской ставке. Князь Теряев, Морозовы, Щетинин, Трубецкой, фон Дамм, Лесли и Артамон Матвеев – все собрались у царского входа и тревожно шептались.
Весть о московском бедствии уже достигла их, и всякий трепетал за участь оставленных дома. Морозовы дрожали за своих жен, князь Теряев за жену и сына с невесткой, и у всякого был на Москве кто-нибудь близкий, за участь которого трепетало его сердце.
