Она была еще в пудермантеле, но уже причесанная. Около нее суетились младшие фрейлины. Одна держала малиновую бархатную «робу», другая – цветы, третья – веер и драгоценности.
«Экая бестактность! – с досадой подумал Бестужев. – Полураздетая приглашает меня, мужчину, к себе и при всех».
– Съезжаются? – быстро спросила герцогиня.
– Да, ваше высочество, – сухо, официально ответил обер-гофмаршал. – Вам бы надо поторопиться с туалетом.
– А ну их! Подождут! – улыбнулась Анна Иоанновна. – Ты вот лучше посмотри, что мне прислала императрица!
Герцогиня говорила радостно-возбужденным голосом.
– Вам? Прислали? Что? – удивленно спросил Бестужев.
– А вот полюбуйся, Петр Михайлович! – И с этими словами Анна Иоанновна подала Бестужеву огромный футляр. – Бери, бери. Раскрой и посмотри!
Бестужев повиновался.
Сноп разноцветных радужных огней, которыми горели и переливались великолепные бриллианты роскошного колье, ударил в глаза царедворцу.
А герцогиня в это время сказала ему:
– Я только сейчас получила это с курьером от ее величества. Читай, что она пишет.
Бестужев про себя прочел содержание августейшего послания:
«Понеже умно Вами было поступлено и велениям моим Вы не противились по Морицеву делу, – жалую Вам сию безделицу, блеск и играние камней коей да отвлекут ваши мысли на иной путь».
Бестужев прочел и усмехнулся про себя.
Анна Иоанновна была почти уже одета.
– Ну а этот-то господин-сюрприз прибыл? – бросила она Бестужеву.
Тот, догадавшись, что речь идет о Джиолотти, ответил:
– Я не видал. Это – уже дело Эрнста Ивановича.
Все приглашенные уже съехались. В большом зале и прилегающих к нему гостиных стоял тихий гул голосов, точно жужжание пчелиного роя. Та скука, которая всегда наблюдалась на балах Анны Иоанновны, начинала царить и теперь. Многие удивлялись, что ее светлость не показывается так долго, и положительно не знали, что делать. Правда, некоторые упитанные обер-раты ухитрились уже пробраться в открытую буфетную и там вознести малое жертвоприношение богу Бахусу. Наскоро опоражнивая бокалы с вином, а то и просто с напитком Гамбринуса – «напитком богов и людей»,[12] – они уже с жаром начали было вести разговоры по излюбленному предмету – по политике.
Митавские прелестницы, все эти упитанные, дородные обер-ратши, приготовлялись к своему излюбленному сплетничеству.
Но вот послышались звуки труб и литавр.
Это было до такой степени неожиданно, что все вздрогнули и невольно обратили изумленные взоры друг на друга.
