Джиолотти говорил по-французски, с еле заметным итальянским акцентом; иногда вместо «ж» у него выходило «з».
Бестужева это сообщение не особенно удивило, хотя он никогда в жизни не встречался с этим «великим магистром»: он подумал, что Бирон, конечно, не преминул посвятить Джиолотти во всю подноготную его, Бестужева, жизни. Однако он слегка насмешливо ответил:
– Я что-то не упомню, синьор Джиолотти, чтобы мы где-либо с вами встречались…
Лицо магистра было бесстрастно.
– Я этому пока не удивляюсь, ваше превосходительство. Кажется, если я не ошибаюсь, вы пока не обладаете второй памятью, – спокойно произнес загадочный человек.
– Второй памятью? – удивленно воскликнул резидент.
– Да, именно так… Вы ничего никогда не слыхали о второй памяти, ваше превосходительство?
«Ну, так и есть: он – просто шарлатан, фокусник!» – пронеслось в голове Бестужева.
– Нет, не слыхал, – едва удержался он от улыбки.
– Да, это не всем доступно. В коротких словах я вам поясню, что это такое. Второй памятью мы, жрецы тайных наук, называем дар человека прозревать то, кем он, человек, был до его теперешнего состояния.
Бестужев, ровно ничего не понявший из этого пояснения, захлопал глазами.
– Позвольте, любезный синьор Джиолотти! – воскликнул он. – Вы сказали, что можно прозреть, кем был человек до его настоящего состояния?
– Да.
– То есть как же это? Простите, я это понять не могу, – развел руками Бестужев.
Бирон принес и поставил на стол вино в золоченом кувшине.
– Я продолжаю, – торжественным тоном начал снова великий магистр. – Я говорю, что всякий человек, обладающий второй памятью, не только может, но должен знать все свои предшествующие перевоплощения, все те круги жизни, которые он перешел.
– Это… это из области чернокнижия? – захотел не ударить лицом в грязь перед приезжим фигляром Бестужев.
– Вы ошибаетесь, ваше превосходительство. Это – не чернокнижие, а книга Великой Мудрости, познанию которой посвятил свое служение наш орден «Фиолетового креста», великим магистром которого я имею честь быть, – спокойно возразил Джиолотти.
Этот уверенный, властный голос заставил «смириться» Бестужева.
– Прошу извинения, что я, русский дипломат, нахожусь не в курсе дел вашего «тайно-чудесного» ордена, любезный синьор Джиолотти, – сказал он. – Но я должен заметить, что все, что вы изволили сказать, является для меня до такой степени странным, неожиданным… Вы вот, например, заявили, что знаете, знакомы со мной… Но ведь это же – явное… недоразумение… Как иначе прикажете взглянуть на это?
