Теперь это лицо бесстрастно, холодно, как мрамор, с жестким выражением глаз, с злобно насмешливой улыбкой на губах.
«Измена!» – ожгла Морица мысль, и он, едва сдерживая себя, произнес:
– Я очень благодарен вам, ваша светлость, за преподанный мне урок вежливости, в отсутствии которой меня не упрекали ни при одном блистательном дворе Европы. Если я на одну секунду замедлил склониться перед вами, ваша светлость, то это произошло исключительно потому, что я был поражен необычайным блеском всей здешней обстановки. – В голосе Морица зазвучала насмешка. – Этот пышный тронный зал… вы, ваша светлость, в таком сверкающем наряде… ваша блестящая свита…
Взор Морица встретился с злорадным, торжествующим взором Бирона.
Лицо Анны Иоанновны покрылось румянцем гнева.
– Я узнала, что вы, ваше сиятельство, действительно переезжали и переезжаете от двора к двору, – сухо произнесла она. – Очевидно, вы очень любите любоваться чужим блеском и критиковать его?
– Как сын польского короля, – вспыхнул в свою очередь Мориц, – я достаточно попривык любоваться собственным блеском…
– Ну а я, как только племянница русского императора и вдова герцога Курляндского, довольствуюсь малым. С меня и этого довольно! – Анна Иоанновна тихо, беззвучно рассмеялась. – Я очень обязана, что вы, ваше высочество… ваше сиятельство, удостоили меня своим посещением. Но не будет ли вам угодно сообщить, что вы имеете сказать мне?
Невыразимое, глухое бешенство охватило все существо Морица. Так грубо, откровенно насмешливо еще никто и никогда над ним не издевался, и еще никогда такая ставка не была столь позорно бита, как сейчас.
– То, что я желал сказать вам, ваша светлость, носит характер конфиденциальности, и поэтому я желал бы иметь честь беседовать с вами без свидетелей, – горделиво воскликнул Мориц.
Анна Иоанновна обратилась к Бирону:
– Мой милый Эрнст Иванович, будьте добры поднять мой носовой платок. – Слова «мой милый» она особенно подчеркнула, а затем, снова обращаясь к Морицу, продолжала: – Вы говорите о беседе без свидетелей? Это к чему же? Как вдовствующая герцогиня Курляндская, как русская царевна, я совершенно не вмешиваюсь ни в какие политические дела, а потому не вижу причины делать секрет из наших разговоров.
Мориц заскрежетал зубами.
«О, это уж слишком! Quelle mouche à piqué cette vache russe?»[6] – подумал он, после чего резко спросил:
– А разве, кроме политических тем, нам не о чем говорить, ваша светлость?
