– Пускай – кто она есть! Сделаю над собой, как сказываю…
– Ой, добра не видишь! Учил, усыновил тебя, в государевы дьяки веду. Един я – умру, богатство тебе…
– Не тронь жонку! Или не надо мне ни чести, ни богачеств…
Киврин сказал палачу:
– Ну, Кирюха, не судьба… не владать тебе бабиным сарафаном. Подь во Фролову – жди, позову! Ладил в могильщики, а, гляди, угожу в посаженые…
Палач ушел.
– Ефимко, уж коли она тебе столь жалостна, поди скоро в мою ложницу – на столе лист, Сенька-дьяк ночью писал. Подери тот лист, кинь! Ладил я, ее отпотчевавши, Ивашке Квашнину сдать да сыск у ей учинить – не буду… Купи на груди кизылбашски чашечки на цепочках и любись. Оботри ей волосья да закрой голову. Ну, пущай… так… Стрельцы, оденется – уведите жонку за Москву-реку, там сама доберется.
13
Серебристая борода кольцами. По голубому кафтану рассыпаны белые волосы, концы их, извиваясь, поблескивают, гордые глаза неторопливо переходят со страницы на страницу немецкой тетради с кунштами[78], медленно на перевернутых больших листах мелькают раскрашенные звери и птицы: барсы, слоны, попугай и павлины.
С поклоном вошел в светлицу стройный светловолосый слуга в белом парчовом в обтяжку кафтане, еще раз поклонился и положил перед боярином записку; мягко быстро пятясь, отодвинулся. Боярин поднял глаза, оглянулся.
– Именины празднуешь, холоп?
– Нет, боярин.
– Тогда пошто ты, как кочет, украшен?
Слуга оглянул себя:
– Дворецкий велит рядиться, боярин.
– Кликни дворецкого – иди!
Слуга на вздрагивающих ногах беззвучно удалился. Боярин, взяв записку, читал:
«А зеркалу, боярин и господин Борис Иванович, в ободе серебряном цена двадцать рублев, лагалищу к ему на червчатом бархате гладком цена пять рублев. К ободу вверху и книзу два лала правлены, добре красных и ровных цветом, по сто пятьдесят рублев лал. Те лалы правлены по хотению твоему, а устроены лалы в репьях серебряных. Зеркало же не гораздо чисто, сткло косит мало, да веницейского привозу нынче надтить не можно, а новугородской худ…»
Вошел дворецкий, сгибая старую спину углом, поклонился.
– Пошто, Севастьян, велишь рядиться молодым ребятам в парчу? Прикажи всем им сменить обряд на простой нанковый…
– Слышу, боярин.
– Тебе рядиться надо – ты стар, платье будет красить тело, им же не к месту – волосы светлы, вьются; лицо, глаза огневые, тело дородно…
– Сполню, боярин, по слову.
– А еще вот! – Боярин мягким кулаком слегка стукнул пo записке. – Кузнец серебряной, вишь, реестр послал, у немчина учен, а гадит. Здесь ли он, тот кузнец?
